– Да я вовсе… – Я махнул рукой. Глупо отрицать очевидное. – А что с мальчишкой? Или плюнем на это задание? Несерьезно ведь…

– Очень серьезно! – возмущенно отозвалась Ольга. – Антон… шеф признал, что поступил некорректно. И сделал нам поблажку, которой стоит воспользоваться. Вампирша нацелена на мальчика, понимаешь? Он для нее – ненадкушенный бутерброд, вынутый изо рта. И он на поводке. Сейчас она в силах приманить его в свое убежище с любого конца города. Но это плюс и для нас. Нет нужды искать тигра в джунглях, когда можно привязать на поляне козленка.

– В Москве таких козлят…

– Этот мальчик – на поводке. Вампирша неопытна. Налаживать контакт с новой жертвой сложнее, чем притянуть старую. Уж поверь.

Я вздрогнул, прогоняя дурацкое подозрение. Поднял руку, тормозя машину, мрачно сказал:

– Верю. Верю сразу и навсегда.

Сова вышла из сумрака, едва я переступил порог. Вспорхнула – на миг я почувствовал легкий укол когтей – и устремилась на холодильник.

– Может, тебе насест соорудить? – спросил я, запирая дверь.

Первый раз я увидел, как Ольга разговаривает. Клюв задергался, она выталкивала слова с явным усилием. Честно говоря, все равно не понимаю, как птица способна разговаривать. Да еще и столь человеческим голосом.

– Не надо, а то я примусь откладывать яйца.

Видимо, это была попытка пошутить.

– Если обидел, извини, – на всякий случай предупредил я. – Я тоже пытаюсь снять неловкость.

– Понимаю. Все нормально.

Зарывшись в холодильник, я обнаружил там кое-что из закуски. Сыр, колбаса, соленья… Интересно, как соотнесется сорокалетний коньяк с малосольным огурцом? Наверное, они испытают взаимную неловкость. Как я с Ольгой.

Я достал сыр и колбасу.

– Лимонов нет, извини. – Я понимал всю абсурдность приготовлений, но все же… – Зато коньяк приличный.

Сова молчала.

Из отведенного под бар ящика стола я извлек бутылку «Кутузова».

– Доводилось пробовать?

– Наш ответ «Наполеону»? – Сова издала смешок. – Нет, не пробовала.

Абсурдность происходящего нарастала. Сполоснув два коньячных бокала, я поставил их на стол. С сомнением посмотрел на комок белых перьев. На кривой короткий клюв.

– Ты не сможешь пить из бокала. Может быть, принести блюдечко?

– Отвернись.

Я подчинился. За спиной послышался шорох крыльев. Потом – легкое, неприятное шипение, напоминающее то ли разбуженную змею, то ли подтекающий из баллона газ.

– Ольга, извини, но… – Я обернулся.

Совы больше не было.

Да, я ожидал чего-то подобного. Надеялся, что ей позволено хоть иногда принимать человеческий облик. И мысленно нарисовал портрет Ольги – заточенной в птичье тело женщины, помнящей еще восстание декабристов. Почему-то представлялась княжна Лопухина, убегающая с бала. Только постарше, посерьезнее, с мудростью в глазах, чуть осунувшаяся…

А на табуретке сидела молодая, внешне совсем молодая женщина. Лет двадцати пяти. Коротко, по- мужски стриженная, щеки грязные, словно из пожара выбралась. Красивая, и черты лица аристократически тонкие. Но эта гарь… грубая уродливая стрижка…

Одежда шокировала окончательно.

Грязные армейские штаны образчика сороковых годов, расстегнутый ватник, под ним – серая от грязи гимнастерка. Ноги босые.

– Красивая? – спросила женщина.

– Все-таки да, – ответил я. – Свет и Тьма… почему ты так выглядишь?

– Последний раз я принимала человеческий облик пятьдесят пять лет назад.

Я кивнул:

– Понимаю. Тебя использовали во время войны?

– Меня используют во время всех войн. – Ольга мило улыбнулась. – Во время серьезных войн. В иное время мне запрещено принимать человеческий облик.

– Сейчас войны нет.

– Значит, будет.

На этот раз она не улыбалась. Я сдержал проклятие, лишь сделал знак отрицания беды.

– Хочешь принять душ?

– С удовольствием.

– Женской одежды у меня нет… джинсы и рубашка устроят?

Она кивнула. Поднялась – неловко, смешно поведя руками, – с удивлением посмотрела на свои босые ноги. И пошла в ванную, как будто не в первый раз принимала у меня душ.

Я кинулся в спальню. Вряд ли у нее много времени.

Джинсы старые, зато на размер поменьше, чем ношу сейчас. Все равно велики будут… Рубашка? Нет, лучше тонкий свитер. Белье… н-да. Три раза н-да.

– Антон!

Я сгреб одежду в кучу, подцепил чистое полотенце и бросился обратно. Дверь в ванную была открыта.

– Что у тебя за краны?

– Импортные, шаровые… сейчас.

Я вошел. Ольга стояла в ванне, спиной ко мне, обнаженная, задумчиво поворачивала рычаг крана влево и вправо.

– Вверх, – сказал я. – Поднимаешь вверх, это напор. Влево – холодная вода, вправо – горячая.

– Ясно. Спасибо.

Она совершенно меня не стеснялась. Понятное дело, учитывая ее возраст и ранг… пусть даже бывший ранг.

А вот я смутился. И от этого стал циничен.

– Вот тряпки. Может быть, что-то подберешь. Если это нужно, конечно.

– Спасибо, Антон… – Ольга посмотрела на меня. – Не обращай внимания. Я восемьдесят лет провела в птичьем теле. Большую часть времени в спячке. Но все равно мне хватило.

Глаза у нее были глубокие, затягивающие. Опасные глаза.

– Я больше не воспринимаю себя ни человеком, ни Иной, ни женщиной. Совой, впрочем, тоже. Так… злая, старая, бесполая дура, иногда способная говорить.

Из душа ударила вода. Ольга медленно подняла руки, с наслаждением повернулась под тугими струями.

– Смыть копоть для меня куда важнее… чем смущать симпатичного юношу.

Проглотив юношу без всяких пререканий, я вышел из ванной. Покачал головой, взял коньяк, раскупорил бутылку.

По крайней мере ясно одно: она не оборотень. Оборотень не сохранил бы одежду на теле. Ольга – маг. Маг, женщина, возраст около двухсот лет, восемьдесят лет назад была наказана лишением тела, надежда на реабилитацию остается, специалист по силовым взаимодействиям, последний раз