Свободный стол нашелся не сразу. Пришлось выгрести из-за него четверых пьяных киевлян да отнести их к двери. После этого друзья уселись друг против друга и лукаво переглянулись.
— Медовухи! — гаркнул Иван.
— Зелена вина! — добавил Емеля.
Из закуски имелись лишь медовые пряники по копейке пара и печеные каштаны. Но друзей это не смутило.
— Как будешь к Несмеяне пробиваться? — поинтересовался Иван после третьей кружки медовухи. — Простых мужиков к ней пускать не велено.
— А я простой? — плаксиво спросил Емеля, роняя голову в ладони. — Простой, да?
— Емелюшка, не обессудь... — Иван похлопал друга по плечу. — Я-то знаю какой ты крутой, а Владимиру сие неведомо. Знаешь что, иди-ка со мной в богатыри! Тут-то тебе дорога к Несмеяне открыта будет.
— Подумаю, — наполняя очередную кружку, сказал Емеля. — Подумаю...
Медовуха с пряниками шла замечательно. Когда бражники приступили к зелену вину, на Ивана напала сентиментальность.
— Ох, отец-богатырь, как же ты без меня будешь? — причитал он. — Кого теперь сечь станешь? Ох, мамка! Ох, печка теплая... Я ее, бывало, по всей избе двигал, выбирал, где поуютнее...
— А моя печка сама ездит... — лепетал Емеля, — это все она... Она удружила...
— Кто, она? Печка?
— Какая печка?
Иван поморгал и наполнил кружки заново.
— Она... — продолжал говорить загадками Емеля. — И в Киев она меня отправили. Женись, говорит, на царевне. А я ехать не хотел, ленивый я очень. К тому же и родным помогать надо. Папка старый... ик!.. мамка старый... Как они дрова из леса возить будут?..
Емеля встал и побрел к двери. Иван продолжал пить. Когда Емеля вернулся, будущий богатырь уже заказал новую четверть вина.
— Печку я домой отправил! — падая на стул, сообщил Емеля. — Пускай она мамке дрова возит! Наливай!
От дальнейшего вечера у Ивана сохранились самые смутные воспоминания. Помнилось, что ходили они с Емелей по трактиру и спрашивали у бражников, не печенеги ли они. Но печенегов не нашлось. Потом пили медовуху. Потом опять зелено вино. Иван кричал, что Емеля ему теперь — брат родной, а Несмеяна — золовка ненаглядная. И объяснял, что Емеля непременно будет богатырем. Пили. Требовали у трактирщика закуску, но и пряники и каштаны кончились. Емеля клялся, что для Ивана ему ничего не жалко. И что закусь он враз организует...
Потом опять искали печенегов. И, кажется, одного нашли.
...Солнышко ласково било в глаза Ивану-дураку. Будущий богатырь разлепил очи ясные, проморгался и огляделся. Трактир был пуст. Емеля исчез. Стол был уставлен пустыми четвертями, между которыми валялись огрызки пряников и куча рыбьих костей. Видать, организовал-таки Емеля закуску.
— Ай да мы, — прошептал Иван. — Богатыри, не мы... Трактирщик!
Из-под стойки выполз трактирщик.
— Где печенег? — спросил Иван строго.
— Не было такого, — признался трактирщик.
— А кого ж мы лупили за Русь-матушку?
— Мойшу-портного.
— Да?
Иван погрузился в раздумье. Потом сказал:
— Врешь. Печенег это был... А дружок мой где?
— Ушел с печенегом обновку шить богатырскую, — покорно сказал трактирщик.
«Решился-таки в богатыри», — подумал Иван. Помолчал. Потом взял со стола недогрызенный рыбий хвост и стал им обмахиваться.
— Душно мне... Тяжко... Поправиться бы, а?
— Вмиг! — ожил трактирщик, — Только что завоз был.
Вскоре на столе появилась немудреная богатырская снедь: крынка огуречного рассола, коврига хлеба, пара бананов и спелый ананас. Иван вяло выпил рассол, закусил бананами, потом размазал ананас по ковриге и проглотил.
Полегчало...
— Сколько с меня, добрый человек? — поинтересовался он.
— Рупь с полтиной, да два гроша на чай, — сообщил трактирщик.
Иван, не споря, заплатил и, почти не пошатываясь, вышел в конюшню. Оседлал Гнедка и медленно поехал в направлении богатырских казарм. По дороге неторопливо проверял пожитки — не уперли ли ночью чего лихие молодчики. Деньги целы. Булава на месте. Конь... Конь на месте. Грамотка отцовская к Микуле... Грамотка!
Грамотки не было. С минуту Иван-дурак обшаривал карманы, и вдруг шальная мысль забрела ему в голову. Емеля! Он грамотку спер! Предатель! Негодяй! Ах, Емеля, Емеля, браток названный...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ТРИ БОГАТЫРЯ
Глава первая, в которой Иван опаздывает к собственному прибытию и готовится трижды помереть
Богатырские казармы были украшением стольного града Киева. Окруженные цветущими каштанами и питейными заведениями, казармы сии издавна стали местом отдыха горожан. Сюда приходили детушки малые — на богатырей-заступничков посмотреть, старцы седобровые — о жизни погутарить, девки веселые — род богатырский множить. Иван с восторгом оглядывал праздную публику, и ему хотелось громко и радостно крикнуть: «Я — Иван-дурак, будущий богатырь!»
Но он сдерживался.
Уже шагов за сто от казармы Иван заслышал задорный посвист сабелек и глухое уханье булав. То богатыри забавлялись играми молодецкими.
Гнедок прянул ушами и подозрительно посмотрел на Ивана: туда ли мы едем.
— Что ты, сыть, травяной мешок, спотыкаешься! — гаркнул Иван. Открыл было рот снова, но забыл, что полагается говорить дальше, и закрыл его.
Подъехали к воротам, отлитым из пудовых подков, износившихся под лошадьми богатырскими. «Первое испытание», — понял Иван и распахнул ворота. Очам его открылась чудная картина.
На широкой дубовой лестнице, перемежая дело импровизированными присказками, фехтовались на булавах богатыри. Одеты они были в кольчуги булатные, рубахи шелковые да сапоги кирзовые. Особенно понравился Ивану толстый и потный богатырь лет пятидесяти, который, обломав булаву о головы настырных сотоварищей, схватил за ноги другого богатыря — с тонким интеллигентным лицом, и стал лупить противников им. Интеллигентный богатырь при этом не терялся и в момент удара пытался укусить сотоварищей за незащищенные части тела. Лестница тряслась от богатырского хохота.
— Как пройти к Микуле Селяниновичу? — спросил Иван у проходящего мимо богатыря, слезая с перепуганного Гнедка.
— К Микуле? Да по лестнице дубовой, в палаты каменные, — с тщательно скрываемым почтением ответил богатырь.
