караульной службы», у которого корешек самый твердый оказался, изморозь с окна отскоблили. Смотрим: погода портится. Ветерок со снегом, тучи в небе.
— Стас, еды много осталось?
— Ну... конфеты, печенье...
— Значит, придется искать продукты, — решил я.
...Чего мы только не нашли, замотавшись в одеяла и открыв топором самые сложные замки. Четыре мясорубки, восемь кастрюль, соковыжималку, мантышницу и машинку для закатывания маринадов... А вот из еды был только замерзший насквозь аквариум с пятью золотыми рыбками и десятком улиток.
— Что же здесь случилось? — грустно сказал Стас, когда мы вернулись в теплую, согретую Человеческой Мыслью библиотеку.
И тут меня осенило! Я схватил со стола журнал учета выданных книг и стал его зачитывать, ближе к концу:
«Третье сентября. Выдано:
Иванов: «Декамерон», автор — Боккачо.
Петров: «Подшивка „Спид-Инфо“ за 1994 год.
Сидоров: «Жюльена», автор — маркиз Де Сад.
— Любопытно, — грызя замороженную карамель сообщил Стас. — А через недельку?
Я перелистнул журнал и прочел:
«Десятое сентября. Выдано:
Иванов: «Триста блюд из картошки.»
Петров: «Домашние разносолы.»
Сидоров: «О вкусной и здоровой пище.»
— Ага! — воскликнул Стас, поглощая печенье. Я отобрал у него остатки продукта и стал читать дальше:
«Семнадцатое сентября. Выдано:
Иванов: «Хатха-йога.»
Петров: «Голодание — основа долголетия.»
Сидоров: Поль Брэгг «Пища, которая всегда с тобой.»
— Так... — мрачно произнес Стас. — Ты в конце глянь!
Глянул я в конец и с облегчение вздохнул:
— Стас, нормально! Тут написано: «Ура! Нас сегодня эвакуировали! Петров починил рацию, и прежде чем она снова сгорела, успел послать „SOS“. Ура!»
— Так прямо и написано? — осведомился брат. — Прежде чем сгорела?
Я кивнул. Действительно, плохи наши дела...
— Помочь нам может только Кубатай! — Стас нервно зашагал по комнате. — Он — настоящий мужчина. Он — верный друг. Он... — тут Стас даже паузу сделал, подбирая словечки покрасивее, и изрек: — Он — неучтенный фактор в преступном замысле Кащея!
— Он — ужас на крыльях ночи, — печально добавил я.
— Кстати, о ночи! К вечеру мы проголодаемся! — как ни в чем не бывало переключился на прозу жизни Стас. — Пошли охотиться, а? Ну пошли...
— А лук и стрелы?
— Дубинками обойдемся, — и Стас начал озираться по сторонам. — Костя, пока не холодно, пойдем на охоту!
...Через час мы брели по снежному полю в сторону черных точек. Мы замотались в одеяла, на ноги, поверх кроссовок, одели найденые в домике сапоги. До пингвинов было еще далеко, но сомнений в том, что это именно они, не было.
Стас мурлыкал что-то бодрое и помахивал дубинкой — металлической ножкой от стула. Ножка была с винтом и выглядела внушительно. Зато моя дубинка, палка от швабры, была очень длинной. А это, по- моему, еще лучше.
— Костя, ты что больше любишь, ножку или крылышки? — спросил меня Стас на полпути. — Чур ножки мои!
Я не ответил. Я глядел на пингвинов и меня терзали смутные сомнения. А через десять минут и Стас замедлил шаг. Почесал красный от холода нос, и признался:
— Наверное, нам обоим крылышка хватит...
Пингвинов оказалось штук миллион. Ростом они были повыше нас. Галдели как вороны на помойке. И поглядывали на нас — нехорошо так, изучающе...
А вокруг было красиво! Развиднелось, солнце пригревать стало, и все вокруг засияло. Даже не думал, что лед может так сверкать, переливаться, играть всеми цветами радуги. А далеко-далеко впереди море было, темно-черное, присыпанное мелкими льдинками. Там тоже пингвины резвились...
— Все-таки, пингвин — зверь редкий, — не замечая, что называет пингвина зверем, произнес Стас. — Яичница лучше.
— Лучше, — глядя на пингвиньи туши соврал я. — Они яйца высиживают в гнездах, но иногда отходят... попить, например.
— Ну вон один и отошел, — Стас ткнул в сторону пингвина, который и вправду побрел к морю, подозрительно на нас оглядываясь. — Так, сейчас мы яичко и раздобудем...
И, прежде чем я успел его остановить, брат кинулся к оставленному без присмотра гнезду — кучке камней на снегу. Порылся там, схватил что-то и побежал обратно. А вокруг пингвины орут, крылышками машут, на месте топчутся. Тот пингвин, который пошел водичку пить, оглянулся, увидел разбой, да как чесанет обратно!
— Стас, ходу! — завопил я, и сам последовал своему совету. Только брат меня быстро догнал, потому что кинул дубинку, одеяло, и сапоги. Но яйцо — крупное, с литровую банку, крепко прижимал к животу.
— Оглянись, он еще гонится? — спросил Стас на бегу.
— А сам не можешь?
— Страшно!
Я оглянулся — и прибавил ходу. Потому что за нами гнались даже два пингвина — тот, которого мы обворовали, и другой — здоровенный, ростом метра в два! Стас меня понял без слов.
— Бросай яйцо! — вопил я. Но Стас то ли не слышал, то ли его жадность одолела, то ли от испуга у него руки свело.
На полпути маленький пингвин повернулся и побрел обратно: наверное, новое яйцо откладывать. Но большой гнался. Лучше бы наоборот!
До библиотеки и оставалось-то всего ничего, когда Стас поскользнулся и рухнул в снег. Я остановился.
— Мне яйцо помешало, — приподымаясь заявил Стас.
А пингвин был уже рядом. Ох, и здоровый же! Наверное, это был муж маленького пингвина, самец. А может быть даже — вожак стаи! Делать было нечего, я взял дубинку наперевес, как копье, и грудью заслонил непутевого брата.
— Кря! — сказал пингвин, останавливаясь в двух шагах. И разжал свои передние плавники... то есть тьфу ты, крылышки, которые крепко прижимал к животу. В снег шлепнулось яйцо! Еще одно!
— Кря! — добавил пингвин и вразвалку побрел обратно.
— Вот это класс! — только и выдавил я. А Стас обалдело помигал и предположил:
— Может он решил нам помочь? Понял, что мы голодные?
Вареные пингвиньи яйца — это, скажу вам честно, гадость жуткая! Рыбой воняют, скорлупу фиг пробьешь, а до желтка добираться просто сил никаких нет. К тому же они были немножко несвежие. Но мы мужественно съели яйца — жрать уж очень хотелось.
— Вот ведь как жизнь устроена! — начал философствовать Стас. — Нигде порядка нет, даже в Антарктиде. Станцию на произвол судьбы бросили, никаких продуктов не оставили. И ни одного ружья. Стыдно сказать — приходится яйца у пингвинов воровать! Разве так делается?
