прямо к полкам, где за проволочной сеткой стояли бутылки виски.

Отец, мать и дети смотрели дяде Джону вслед. Роза Сарона выражала свое негодование тем, что не поднимала глаз от картошки.

— Бедняга, — сказала мать. — Может, надо было… да нет… Я еще не видела, чтобы человек так убивался.

Руфь перевалилась на бок в пыли, поближе к Уинфилду, притянула его к себе за ухо и зашептала:

— Я сейчас буду пьяная.

Уинфилд прыснул и зажал рот ладонью. Сдерживая дыхание, чтобы не фыркнуть, лиловые от натуги, дети отползли за палатку, вскочили и с визгом пустились наутек. Они спрятались в ивняке и там дали волю смеху. Руфь скосила глаза, побежала, пошатываясь из стороны в сторону, и высунула язык.

— Я пьяная, — сказала Руфь.

— Смотри! — крикнул Уинфилд. — Смотри на меня, я дядя Джон. — Он замахал руками и надул щеки; он вертелся волчком до тех пор, пока не закружилась голова.

— Нет! — крикнула Руфь. — Вот как надо! Вот как! Я — дядя Джон. Я совсем пьяная.

Том и Эл тихо шли ивняком и вдруг увидели ошалело носившихся детей. Было уже темно. Том остановился, приглядываясь.

— Да ведь это Руфь и Уинфилд. Что с ними такое? — Они подошли поближе. — Вы что, очумели? — спросил Том.

Дети остановились, застигнутые врасплох.

— Мы… мы играем, — сказала Руфь.

— Глупая игра, — сказал Эл.

Руфь дерзко ответила ему:

— Не глупее других.

Эл пошел дальше, говоря:

— Руфь хочет порку заработать. Она давно на это набивается. Сейчас самое время ей всыпать.

Руфь скорчила гримасу у него за спиной, растянула губы пальцами, высунула язык, дразня его всеми известными ей способами, но Эл не оглянулся. Она посмотрела на Уинфилда, думая снова приняться за игру, но все было испорчено. Они оба знали это.

— Пойдем к речке, нырнем с головой, — предложил Уинфилд. Они пошли к берегу, пробираясь среди кустов, злясь на Эла.

Эл и Том не спеша шли к лагерю. Том сказал:

— Зря Кэйси так сделал. Правда, от него следовало этого ждать. Он все говорил, что ничем нам не помогает. Он чудной, Эл. Все думает, думает.

— Проповедник — такое уж его дело, — сказал Эл. — У них у всех голова бог знает чем забита.

— Как, по-твоему, куда это Конни пошел?

— Наверно, за кустик понадобилось.

— Что-то уж очень далеко он этот кустик выбрал.

Они шли среди палаток, держась ближе к стенкам. У палатки Флойда их остановил негромкий окрик. Они свернули к ней и присели у входа на корточки. Флойд чуть приподнял брезентовую полу.

— Ну как, едете?

Том сказал:

— Сам не знаю. Думаешь, все-таки лучше поехать?

Флойд невесело рассмеялся:

— Ты же слышал, что сказал понятой? Не уедешь — выкурят. Думаешь, этот молодчик не отведет душу после мордобоя? Его банда сегодня же вечером нагрянет сюда нас выкуривать.

— Пожалуй, и в самом деле лучше убираться восвояси, — сказал Том. — Ты куда поедешь?

— Как и говорил — к северу.

Эл сказал:

— Слушай. Мне тут один рассказывал о каком-то правительственном лагере. Где это?

— Там, наверно, полно.

— А все-таки, где это?

— Поезжайте по девяносто девятому к югу. Миль двенадцать — четырнадцать проедете, свернете на восток к Уидпетчу. Оттуда недалеко. Только там переполнено.

— Говорят, хороший лагерь, — сказал Эл.

— Очень хороший, и обращаются с тобой как с человеком, а не как с собакой. Никаких полисменов. Только там, наверно, полно.

Том сказал:

— Я одного не пойму, чего этот понятой так разошелся. Он точно лез на драку, точно сам к тому вел.

Флойд сказал:

— Не знаю, как здесь, а на севере я однажды говорил с одним понятым, но порядочным, не то, что другие, и он мне признался, что понятые, хочешь не хочешь, а должны арестовывать людей. Шериф получает за каждого арестанта семьдесят пять центов в день, а на прокорм у него выходит только двадцать пять. Нет арестантов — значит, и доходов нет. Тот человек рассказывал, что он за неделю никого не забрал, и тогда шериф ему говорит: не будет арестованных, придется тебе снять значок. А сегодняшний к тому и дело вел, чтобы уехать отсюда не с пустыми руками.

— Да, надо уезжать, — сказал Том. — Прощай, Флойд.

— Прощай. Может, еще встретимся.

— Всего хорошего, — сказал Эл. Они пошли темным лагерем к палатке Джоудов.

Картошка шипела и брызгала салом на огне. Мать поворачивала толстые ломтики ложкой. Отец сидел у костра, обхватив колени руками. Роза Сарона была в палатке.

— Том идет! — крикнула мать. — Слава богу!

— Надо уезжать отсюда, — сказал Том.

— Почему?

— Флойд говорит, что тут все подожгут сегодня ночью, — ответил Том.

— Зачем? — удивился отец. — Мы ничего плохого не сделали.

— Ничего не сделали, а понятой уехал избитый, — сказал Том.

— Мы его не били.

— Да он сам говорил, что нас выгонят отсюда.

Роза Сарона спросила:

— Вы Конни не видели?

— Видели, — сказал Эл. — Вдоль берега пятками чесал. На юг отправился.

— Он… он совсем ушел?

— А кто его знает.

Мать повернулась к ней.

— Роза, тебя не поймешь, ты расскажи все толком. Конни говорил что-нибудь?

Роза Сарона хмуро ответила:

— Говорил, что лучше бы ему сидеть дома и учиться на тракториста.

Никто не сказал ни слова. Роза Сарона смотрела на огонь, и ее глаза поблескивали в свете костра. Картошка на сковороде громко шипела. Роза Сарона шмыгнула носом и утерлась рукой.

Отец сказал:

— Конни дрянной человек. Я уж давно это чувствовал. Он пустельга.

Роза Сарона встала и ушла в палатку. Она легла на матрац и, перевернувшись на живот, уткнулась лицом в руки.

— Его и догонять, пожалуй, не стоит, — сказал Эл.

Отец ответил:

— Да. Если он такая дрянь, нам его не надо.

Мать заглянула в палатку и посмотрела на Розу Сарона. Мать сказала: