Руфь доложила Уинфилду:
— Она не умрет. Так ма говорит.
А Уинфилд — солидно, совсем как большой, ковыряя щепочкой в зубах, пробормотал:
— И без тебя знаю.
— Откуда?
— Не скажу, — ответил Уинфилд и выплюнул изо рта щепочку.
Мать сунула в огонь последние ветки, поджарила грудинку и сделала к ней подливку. Отец купил белого хлеба. Мать нахмурилась, увидев эту покупку.
— Деньги остались?
— Нет, — ответил отец. — Да уж очень есть хочется.
— А покупаешь белый хлеб, — неодобрительно сказала мать.
— Есть хочется. Ведь мы работали всю ночь.
Мать вздохнула.
— А как дальше будем?
Пока они ели, вода поднималась все выше и выше. Эл наскоро проглотил свою порцию и тут же принялся сколачивать настил вместе с отцом. Пять футов в ширину, шесть в длину, четыре фута от пола. А между тем вода подобралась к двери, долго стояла там, словно в нерешительности, и наконец медленно двинулась в вагон. Дождь пошел снова — тяжелые, крупные капли, как и прежде, шлепали по воде, гулко барабанили по крыше.
Эл сказал:
— Ну, давайте поднимем матрацы. И одеяла туда же, а то промокнут.
Они складывали весь свой скарб на высокий настил, а вода заливала пол. Отец и мать, Эл и дядя Джон с четырех углов подняли матрац, на котором лежала Роза Сарона, и устроили ее поверх вещей.
Роза Сарона противилась им:
— Я сама. Я не больная. — А вода прозрачной пленкой разливалась по полу. Роза Сарона шепнула что-то матери, и мать сунула руку под одеяло, потрогала ей грудь и кивнула.
В другом конце вагона Уэйнрайты стучали молотками, сооружая настил. Дождь усилился, но ненадолго и скоро стих.
Мать посмотрела себе под ноги. Вода в вагоне поднялась на дюйм.
— Руфь, Уинфилд, — испуганно крикнула она, — залезайте наверх. Еще простудитесь. — Они забрались туда с ее помощью и неловко примостились на матраце рядом с Розой Сарона. И мать вдруг сказала: — Надо уходить отсюда.
— Нельзя, — сказал отец. — Эл верно говорит: все наше добро здесь. Мы еще дверь снимем и положим наверх, не так тесно там будет.
Они сбились в кучу на высоком настиле и сидели молчаливые, хмурые. Вода в вагоне поднялась на шесть дюймов и только потом залила шоссе и хлопковое поле по ту сторону дорожной насыпи. Остаток этого дня и всю ночь промокшие насквозь мужчины спали на снятой с петель двери. Мать лежала рядом с Розой Сарона. Она то перешептывалась с ней, то садилась на матраце, в тяжелом раздумье глядя перед собой. Оставшийся от завтрака хлеб был спрятан под одеялом.
Дождь шел теперь с перерывами — короткие шквалы сменялись затишьем. На следующий день утром отец ушел куда-то, прямо по воде, и вернулся с десятком картофелин в кармане. Мать хмуро смотрела, как он выломал несколько досок из внутренней обшивки вагона, разжег печку и зачерпнул воды в котелок. Они ели горячую картошку руками. И когда эта последняя пища была съедена, все сидели молча, не отводя глаз от серой воды, и легли спать только за полночь.
Наступило утро, тревожный сон оборвался сразу. Роза Сарона шепнула что-то матери.
Мать кивнула.
— Да, — сказала она. — Пора. — Потом повернулась к мужчинам, лежавшим на снятой с петель двери. — Мы уходим, — яростно сказала она, — будем искать, где повыше. Вы — хотите оставайтесь, хотите нет, а я заберу с собой Розу и ребятишек и уйду.
— Нельзя отсюда уходить, — слабо запротестовал отец.
— Хорошо. Тогда, может, вы донесете Розу до шоссе и вернетесь обратно? Дождя сейчас нет. Мы уходим.
— Хорошо. Мы тоже пойдем.
Эл сказал:
— Я не пойду, ма.
— Почему?
— Мы с Эгги…
Мать улыбнулась.
— Конечно, Эл, — сказала она. — Оставайся. Присмотришь тут за вещами. Вода спадет, мы вернемся. Скорее, пока нет дождя, — торопила она отца. — Вставай, Роза. Поищем, где посуше.
— Я сама пойду.
— Потом попробуешь, когда выберемся на дорогу. Ну, подставляй спину, па.
Отец спрыгнул в воду и стал там. Мать помогла Розе Сарона слезть и подвела ее к двери. Отец взял ее на руки, поднял как можно выше и, осторожно ступая по глубокой воде, обогнул вагон и пошел к шоссе. Там он спустил ее с рук и обнял за плечи. Дядя Джон шел за ними следом, неся Руфь. Мать соскользнула в воду, и платье вздулось вокруг нее пузырем.
— Уинфилд, садись ко мне на плечи. Эл, вода спадет, мы вернемся. Эл… — Она помолчала. — Если… если придет Том… скажи ему, что мы вернемся. Скажи, чтобы поосторожнее был. Уинфилд, садись на плечи… вот так. Не болтай ногами.
Пошатываясь из стороны в сторону, она пошла по глубокой — по грудь — воде. Мужчины помогли ей взобраться на дорожную насыпь и приняли от нее Уинфилда.
Они стояли на шоссе, глядя назад, на красные квадраты товарных вагонов, на грузовики и легковые машины, залитые медленно колыхавшейся водой. И дождь пошел снова, но легкий, моросящий.
— Пойдемте, — сказала мать. — Роза, ты сможешь идти сама?
— Голова немного кружится, — ответила Роза Сарона. — И такая ломота во всем теле, будто меня избили.
Отец жалобно протянул:
— Пойдем, — а куда пойдем?
— Не знаю. Ну, пошли. Помоги Розе. — Мать взяла ее под правую руку, отец под левую. — Поищем сухое место. Что же делать? Вы второй день ходите во всем мокром.
Они медленно двинулись дальше. Они слышали, как несется вода в речке вдоль дороги. Руфь и Уинфилд шагали впереди, разбрызгивая лужи. Небо потемнело, дождь хлынул сильнее. Движения на шоссе не было.
— Надо торопиться, — сказала мать. — Если Роза у нас промокнет, просто не знаю, что с ней будет.
— А куда нам торопиться, этого ты не сказала, — язвительно заметил отец.
Дорога свернула в сторону, следуя излучине речки. Мать окинула взглядом залитое водой поле. Далеко впереди, немного левее, на невысоком холме стоял потемневший от дождя сарай.
— Смотрите! — сказала мать. — Смотрите! Там, наверно, сухо. Пойдемте туда, переждем дождь.
Отец вздохнул.
— Как бы хозяева не выгнали.
Впереди у дороги Руфь приметила красное пятнышко. Она кинулась туда. Жалкий кустик дикой герани, на нем единственный цветок, побитый дождем. Руфь сорвала его. Она бережно отделила один лепесток от венчика и прилепила его себе на нос. Уинфилд подбежал к ней.
— А мне дашь? — спросил он.
— Ну уж нет, сэр! Это мое. Я сама нашла. — Она прилепила — теперь уже на лоб — еще один красный лепесток, похожий на ярко-красное сердце.
— Руфь! Дай мне! Ну дай! — Уинфилд хотел вырвать у нее цветок, но промахнулся, и Руфь ударила его
