одеялом и, как ей представлялось, погружался в мечты о Городе Братской Любви. По утрам он поджидал ее, аккуратно одетый в шорты и футболку с надписью «Джорджия Буллдогс» или клетчатую рубашку, которую она позаимствовала у Саксби, и в доме не было заметно ни следа его пребывания, кроме него самого и неистребимого кисловатого запаха его тела и дыхания. Книги, одеяло и продукты были спрятаны, пол выметен, пыль с камина вытерта, ее бумаги, ручки и карандаши любовно разложены на столе в идеальном порядке. А сам он был тут как тут, ее домашний зверек, ждал ее, оскалив зубы и сощурив глаза в чистой, ничем не замутненной улыбке, освещающей радостью его большое лунообразное лицо.

Тем временем не спеша, подобно повстанческому войску, что спускается с холмов, просачивается в провинциальные города и, наконец, осаждает столицу, Рут начала прокладывать себе путь обратно, к цитадели «Танатопсис-хауса». С тех пор как появилась Джейн Шайи, Рут держалась тихо — у нее не было другого выхода, так как она не могла вынести присутствия соперницы. Позиции враждующих сторон были очерчены в самый первый вечер, когда Джейн дала ей по мозгам, когда Рут пришлось бормотать какую-то невнятицу о знакомстве в Айове, пока глаза Джейн не съехали с ее носика, как с трамплина, и не остановились на Рут, как на ничтожном насекомом или безногом нищем, дерзнувшем коснуться края ее божественных одежд; наконец Джейн вздохнула и сказала: «Ах да, кажется, я вас припоминаю — но ведь у вас тогда волосы были другого цвета?» День или два Рут вырабатывала ответную стратегию — да еще приходилось заниматься Хиро — и наконец ринулась в бой. Джейн была поздняя пташка; ее красота нуждалась в отдыхе, ей требовалось время на уход за лицом, на поддержание формы груди, на тысячу движений щеткой для волос по чистейшему белокожему скальпу, на крем, на пудру, на румяна, на тени, на тушь и все прочее. Это-то и позволяло ей производить столь естественное впечатление девушки-по- соседству-с-волоса-ми-цыганки-и-нездешними-глазами. И это была ее ахиллесова пята. Рут теперь взяла за правило подниматься рано, еще до стука Оуэна. Собиралась она так, словно ей предстояло свидание с литературным критиком — прическа, косметика, блузка с глубоким вырезом, литературные труды, — и каждое утро она первая занимала место за «столом общения» и последняя его покидала. Она была очаровательна, умна, соблазнительна и не упускала случая под видом общего замечания поддеть Ла Шайи, как ее тут начали называть. А когда спускался Ирвинг Таламус с мешками под глазами, лицом, изборожденным морщинами и складками не меньше, чем дно Мертвого моря, и дыханием, слегка замутненным утренним виски, она опять становилась его девушкой. Говоря, она то и дело трогала его, прижималась к нему как бы невзначай и закидывала в смехе голову, чтобы он смог оценить ее шею и то, что под ней.

В час коктейлей она собирала вокруг себя Сэнди, Айну и Регину — и Саксби тоже, если только он не шлялся в это время по болотам в поисках своей рыбешки, — и распространяла влияние на один конец зала, тогда как Джейн Шайи сосредоточивала силы в другом конце. Иногда после коктейлей она ужинала вместе с Саксби и его матерью в комнатах Септимы — вот где была настоящая цитадель, если на то пошло, — а потом вместо того, чтобы фехтовать с Джейн Шайн в бильярдной, смотрела по видику какой-нибудь старый фильм или часами вглядывалась в светящуюся зеленую пустоту Саксова аквариума. Гордая оказанной честью, она так и увивалась около Септимы; она с удовольствием думала о Хиро и считала дни, оставшиеся до той поры, когда Джейн Шайн с ее выводком литературных уродцев уберется восвояси.

В конце недели снова появились Эберкорн и Турко, неизбежные, как рекламная почта. На этот раз Турко оставил свою громыхалку дома — дела приняли нешуточный оборот, и у него появилась новая задумка, беспроигрышная, результат — стопроцентный. Он разбил свою палатку в кустах за северной лужайкой, а Эберкорн получил комнатку на третьем этаже размером со шкаф (Рут не могла понять, чем это он так подкупил Септиму — во второй раз его приютила). Руг заметила Турко в окне вестибюля, когда поднималась на крыльцо после плодотворного вечера, уставшая, но возбужденная, довольная тем, как подвигается рассказ. Турко был в своей маскировочной рубашке и солдатских башмаках и стоял у лестницы, притиснув к ней Лору Гробиан и размахивая чем-то перед ее носом. Рут заколебалась, Хиро, подумала она, но спуститься с крыльца назад, не вызывая подозрений, она уже не могла, так что она собралась с духом и влетела в дверь как ни в чем не бывало.

Лора Гробиан принужденно ей улыбнулась. Она возвышалась над Турко чуть не на целую голову.

— Взять робототехнику, — втолковывал ей тот, понизив голос до хриплого рычания, — как, по-вашему, наши друзья-японцы берут в ней верх? Они себе на уме, вот и все дела. Не сомневайтесь. Но насчет этого парня вам, милые дамы, беспокоиться нечего — никуда он от нас не денется. За неделю точно управимся, а может, и раньше…

— Лора, — сказала Рут, пересекая вестибюль, чтобы глянуть, нет ли почты; затем она повернулась к ним. — И мистер Турко. Снова к нам?

Турко отпустил Лору Гробиан и переключился на Рут. Сначала повернул голову, потом за ней последовал торс и, наконец, ноги; Рут невольно сравнила его с хамелеоном, нацеливающимся на мошку. Он помедлил, словно пришпиливая ее к месту, затем шагнул вперед и показал ей то, чем только что махал перед лицом у Лоры. Это была ткань, одежда какая-то.

— Я тут говорю, что вся эта история с нелегалом выставляет нас не в лучшем свете, но не беспокойтесь — теперь-то мы к нему ключик подобрали.

На шее у Турко надулись жилы. Маскировочная рубашка так туго облегала его грудь и плечи, что казалась нарисованной прямо на теле, и, без сомнения, он долго отрабатывал пронизывающий взгляд — малорослый человек, комплексующий по этому поводу.

Рут не могла сдержаться:

— На этот раз, значит, без Донны Саммер? В его глазах вспыхнуло и погасло раздражение. Он сделал еще шаг вперед, наступая на нее.

— Ножные капканы, — сказал он и расправил ткань; в его руках была модельная майка с названием шикарной фирмы через всю грудь. — Это у меня наживка — это и еще две пары джинсов «Угадай», может, шейные платки еще какие-нибудь и майки со всякой белибердой типа «Будь счастлив» или «Давай-давай». Главное, по-английски. Япошки от этого балдеют.

— Простите, пожалуйста, — прошептала Лора Гробиан и выскользнула в дверь, в золотые объятия вечернего солнца.

Турко даже головы не повернул. Он стоял как вкопанный, почти вплотную к Рут, со вздувшимися шейными венами, и сверлил ее глазами.

— Это сработает, — настаивал он. — Уж будьте уверены.

Рут спокойно улыбнулась ему. Турко и Эберкорн. Идиоты, клоуны настоящие, у них не больше шансов поймать Хиро, чем у Лорела и Харди (С. Лорел (наст, имя Артур Джефферсон, 1890-1965), О. Харди (1892— 1957) — американские комические киноактеры. Составляли пару: долговязый простак и самоуверенный коротышка). Еще одно развлечение для нее, еще одна возможность вбить клин между писательской братией и Джейн Шайн, еще одна лошадка, на которой она всласть покатается. Потолкутся тут несколько дней и, конечно, ничего не найдут. Даже следа не обнаружат. И каждый вечер, если Сакс будет болтаться где-то еще, она будет строить глазки Эберкорну, дурачку несчастному, утешать его, сочувствовать ему, в