— Руги! — завопил Ирвинг Таламус, раскрасневшийся от «Шардоннэ». — Ла Дершовиц! — Он высоко поднял бокал. — О-ля-ля! Собратья по перу ждут тебя на пиру!

Деваться было некуда: нужный человек, только-только начал обращать на нее внимание. Рут ступила на залитый солнцем газон — вся такая грациозная, освещенная сиянием, в облегающей блузке и тесных джинсах, главная героиня собственной кинокартины. Она отметила, что разговоры на веранде стихли, головы повернулись в ее сторону.

— Ах,Ирвинг.

Объятие, приветственный поцелуй (чуть-чуть затянуть), кивок Айне Содерборд, Сэнди Де Хейвену, Регине Макинтайр, непринужденный монолог. Потом кто-то сунул Рут бокал вина, что позволило сделать маленький антракт. Она выдержала паузу и жалобно вздохнула: надо принять душ, переодеться к ужину, сегодня так славно работалось, время пролетело незаметно. Пустой бокал — на поднос. На дальнем конце широченной лужайки покачивали кронами высоченные дубы, в окнах всех трех этажей большого дома отражался закат. Вспорхнуть вверх по ступеням, скрыться с глаз.

Антисептик и пластырь, скорее всего, можно взять в ванной комнате. В вестибюле, слава богу, никого. Три скачка, и лестница позади. Но где достать штаны, обувь, носки, чистую рубашку? Можно пошарить у Саксби, он все равно не заметит, но у него грудь как целый стадион и узкие бедра атлета. Пареньку одежда Саксби не подойдет. То же относится к Сэнди и тощему, долговязому Питеру Ансерайну. Поэт Боб слишком маленького роста, Детлеф Эберкоры, которого поселили на третьем этаже, наоборот, чересчур высок. В Дариене полно магазинов, но придется ждать возвращения Саксби, плыть на пароме, придумывать какие- то объяснения. А объяснять ничего не хотелось, даже Саксби. В ванной Рут нашла и йод, и перекись водорода, и вазелин, и коробочку с пластырями, и пахнущее сиренью мыло в виде разинувшего пасть аллигатора, и полотенце, в которое завернула все это богатство. Прислушиваясь, не идет ли кто по коридору, она вдруг подумала об Ирвинге Таламусе. Вот кто подойдет идеально. Он, конечно, не такой упитанный, как япончик, но примерно того же роста, да и животик имеется. Снизу донесся дружный хохот. Надо торопиться — того и гляди, принесет кого-нибудь отлить выпитое или поправить косметику. Рут тихонечко приоткрыла дверь, прижимая локтем сверток, посмотрела направо, налево, шагнула в холл.

Сердце колотилось как бешеное. Замки в «Танатопсисе» не были заведены, даже внутренние засовы отсутствовали. Септима считала, что ее питомцы заслуживают полного доверия в сфере материальной и что никакие запоры не должны мешать их сексуальному самовыражению — единственным условием должно быть обоюдное согласие. «У нас в „Танатопсисе“ браков не существует, — сообщила хозяйка, приветствуя Рут в самый первый день. — Мы не признаем института семьи. — Септима одарила сияющей улыбкой своего сына, который стоял за спиной гостьи, поглаживая ей запястье. — Мы считаем, что художник имеет право самовыражаться любым угодным ему или ей образом». Вот именно. Рут сейчас как раз этим и занималась: самовыражалась весьма антиобщественным, воровским образом, бродя в одиночестве по коридору второго этажа со свертком под мышкой.

Ее комната осталась слева, комнаты Клары Кляйншмидт и Питера Ансерайна тоже. Если кто-нибудь спросит, что Рут тут делает, она направляется в малую умывальную — не хочет монополизировать ванную: вдруг кому-то вздумается принять душ перед ужином. Миновав дверь Оуэна, Рут шмыгнула за угол. Впереди — лестница черного хода, слева — умывальная, справа — заветное обиталище Ирвинга Таламуса. Рут заколебалась, прислушалась к долетавшим снизу звукам (смех, звон бокалов) и проскользнула в дверь.

Быстрее, сказала она себе, быстрее. Обидно, что у Таламуса комната гораздо просторнее и удобнее. У нее по сравнению с этими апартаментами какая-то коробка из-под обуви. Но сейчас не до обид. Рут прямиком двинулась к шкафу вишневого дерева. Быстрее! — завопил внутренний голос, руки ходили ходуном. Все было как в кино, когда герой проникает в логово убийцы, а убийца непременно возвращается и застигает его врасплох. Она лихорадочно рылась среди вешалок. Пиджаки, рубашки, брюки висели в пластиковых чехлах, прямо из химчистки. Надо взять что-то такое, чего он не хватится. В выдвижном ящике оказалось нижнее белье — розовые, красные, голубые трусы. На ощупь — чистый шелк. На миг Рут представила, как тугая ткань обтягивает волосатое брюхо Таламуса, сплющивая член и яйца. Тут ей попалось именно то, что нужно: шорты-бермуды, в которых она ни разу его не видела. Довольно дурацкие, с пылающими желтыми попугаями и шартрезно-зелеными пальмами, но это не имело значения. И простая белая майка с вырезом уголком. Рут задвинула ящик, закрыла дверцу шкафа. Под кроватью валялись стоптанные теннисные туфли. Он и не заметит, если они исчезнут.

Вдруг веранда взорвалась звуками, и Рут окаменела от ужаса. Чей-то вопль, грохот бьющегося стекла, оглушительный хохот. Кажется, где-то хлопнула дверь. Пора уносить ноги. Но куда спрятать добычу? Нельзя же разгуливать с… Наволочка! Нет, это он сразу заметит. Взгляд Рут упал на корзинку для мусора — простенькую, соломенную, с непременным черным пластиковым мешком внутри. Стараясь не дышать, Рут высыпала содержимое мешка в корзинку. Быстрее, быстрее! Секунды летели, каждый новый звук нагонял панику. А вдруг он застукает ее на месте преступления? Однако, невзирая на остроту момента, Рут успела заметить среди мусора письмо от литературного агента и разорванную пополам открытку. От кого? От сына. Так-так.

Письмо и открытку приобщила к трофеям и открыла дверь.

О ужас, по коридору кто-то идет! Чей-то силуэт, шаги!

Рут захлопнула дверь. Сердце так и выпрыгивало из груди. На ум лезли оправдания одно дурнее другого: она искала комнату для стирки, а сюда зашла по ошибке; нет, она помогает собирать мусор помощнику Оуэна, этому пуэрториканцу, как его — Рико? Ну да, у бедняги захворала мать, и… Шаги все ближе — тяжелые, неумолимые… Замерли перед самой дверью. Все, конец. Погибла. Рут представила изумленные, холодные, как у ящерицы, глаза Ирвинга Таламуса; брезгливо сморщенный нос Септимы; жесткий, непрощающий взгляд Оуэна. Скорый суд; единственная за всю историю «Танатопсиса>> мелкая воровка, с позором изгнанная из обители муз. Хотя стоп! Ну конечно, она может броситься к нему в объятья, сделать вид, что поджидала его здесь специально… Хлопнула дверь ванной, и Рут поняла, что спасена. Она глубоко вздохнула, подождала, пока щелкнет замочек, и снова выглянула наружу. Никого. Один шаг — и она в коридоре, комната Ирвинга Таламуса закрыта.

В это время из-за угла появился Детлеф Эберкорн. Из кармана рубашки у него торчал магнитофончик, на голове — наушники. Агент выскочил так неожиданно, что застал Рут совершенно врасплох.

— Ой, привет! — заорал он во все горло и быстрым, как бы автоматическим движением сдернул наушники.

Рут прижала к груди мешок из-под мусора и затравленно осклабилась.

Детлеф тут же расплылся в улыбке и небрежно облокотился о косяк роковой двери. Рут заметила, что взгляд агента устремлен на ее блузку.

— Знаете, наш вчерашний разговор доставил мне огромное удовольствие. Вы такая… — он заколебался. Было слышно, как в наушниках завывают металлические голоса. — Вы такая соблазнительная. Нет, правда. И я подумал… У меня ведь тут машина и все такое… Может, захотите проветриться, провести вечерок за пределами острова. Скажем, сегодня, а? Поужинаем вместе, глядишь, еще что-нибудь придумаем.