штаба нашей дивизии.

Положение дивизии было нелегкое: обнаружились заболевания ног у лошадей — «мокрец». Часть лошадей отправили в тыл, но начали болеть и те кони, что оставались в лесу. Командование армии учло это положение и вывело дивизию из болотистых мест. Дивизия сдала стрелковым частям свой участок обороны и передислоцировалась в тыл армии. Теплым августовским днем дивизия шла в конном строю походным порядком. Немецкая авиация, занятая поддержкой наступления на Сталинград, не беспокоила нас своими налетами. Дня через два после выхода из боя дивизия расположилась для переформирования. Бойцы жили в деревнях, а кони паслись на лугах, набираясь сил. Ходили слухи, что изменится командование дивизии, так как часть дивизий 11-й кавкорпуса была расформирована. Наша дивизия носила имя Маршала Советского Союза С.К.Тимошенко, — может, это и спасло ее в тот момент от расформирования.

Как-то я с Долгополовым ехал из политотдела армии, и по дороге мы попали под бомбежку. Немецкий «Юнкере» начал пикировать на единственную машину, что ехала по шоссе, и сбросил бомбу килограммов под 250, — черная туша отделилась от фюзеляжа и со свистом полетела к цели. Мы слезли с коней и легли. Взрыв был сильным, на нас полетели комья сухой земли. Но когда немец улетел и мы поднялись, то увидели странное явление — листья ивовых кустов из зеленых превратились в желтоватые. Смотрим, машина стоит, но кузов пуст, все из кузова разметано воздушной волной. Шофер, опустив голову, плакал. Мы подошли к машине, и, увидев нас, водитель крепко выругался в адрес немецкого летчика: «Черт паршивый, чем я буду кормить полк? Два дня сидим без продуктов, вез я двухсуточную дачу горохового концентрата, а поганый фриц разметал весь концентрат по воздуху и собрать ничего нельзя. Что я скажу в полку?» Такое бывало на фронте не раз!

В один из августовских дней, во второй половине месяца в политотдел пришел комиссар дивизии и вручил мне предписание за своей подписью — явиться в распоряжение отдела кадров ПУ Калининского фронта. За два дня я сдал все дела батальонному комиссару Пономареву из расформированной дивизии нашего кавкорпуса, собрал свои вещи и подготовился к отъезду в штаб фронта в район Кувшинова, за 300 километров от нашего расположения. Делопроизводитель дивизии вез в штаб наградные материалы, и с этой машиной мне и надлежало ехать. При отъезде комиссар дивизии сказал мне, что я представлен к ордену Красной Звезды. Так закончилась моя тяжелая служба в 24-й Кавалерийской дивизии.

Мы тряслись по разбитым фронтовым дорогам. В современных условиях путь до Кувшинова занял бы несколько часов, а тогда мы ехали полтора дня — непрерывно наблюдая за воздухом. Наезженная дорога вела через болотистые места, и мы двигались по настилам из бревен с карманами для разъезда со встречными машинами. Проехали небольшой городок Андреаполь, который недолго был в руках немцев — его освободили зимой 1942 года. Но немцы оставили в большой заводской трубе своего радиста, и он передавал им все, что мог видеть и узнать: ему помогала одна женщина, снабжая его продуктами. Немца обнаружили только к весне. Проехали Соблаго, Пено. Здесь узел железных дорог парами патрулировали наши истребители. В Осташкове на окраине города мы попали под бомбежку: немецкие самолеты налетели на железнодорожную станцию, где стояли эшелоны. Они подожгли одну цистерну с бензином, и она пылала, черные клубы дыма высоко поднимались в безветренное небо. Мы вышли из машины и подались в торфяное болото. Здесь стояли огромные бурты просохшего торфа. Немцы сделали разворот и сбросили несколько бомб на торфяник. Бомбы были небольшие, они глубоко уходили в торфяную массу и рвались там, выбрасывая фонтаны черной земли. Одна бомба угодила в бурт сложенного торфа и разметала его, превратив кирпичики в мелкую крошку. На нас посыпались, как дождь из тучи, крупинки торфяной массы — и так набились в нашу одежду, что потом пришлось мыться. Переночевав, мы к полудню приехали в Кувшиново. Здесь были все отделы полевого управления фронта; оперативная часть с командующим фронтом была расположена в районе Торопца.

Я разыскал отдел кадров ПУ фронта, и меня направили в деревню, где располагался резерв старшего политсостава. Один из инструкторов по кадрам упрекнул меня, что я плохо работал: вот, даже для кадровиков не привез с собой лошадь с телегой и даже клинка не захватил. Я ответил, что лошадь и клинок военное имущество, а не мое личное. Дня через два в нашу группу резерва прибыл известный поэт Алексей Сурков[31], награжденный тремя орденами Красной Звезды. Он только что вернулся из Сталинграда и сказал нам, что «там главная битва нашего огромного фронта» и что «там выстоят».

Среди резервистов был и полковой комиссар Пащенко, бывший комиссар расформированной дивизии нашего 11-го кавкорпуса. Время даром мы в резерве не теряли: учились военному делу и технике, в частности, изучали немецкое оружие. Военный инженер рассказал нам о термитной бронепрожигающей гранате, показал действие тола при подрывных работах. Занимались мы на лужайке около деревни, где жили, — а над нами отрабатывали тактику боя пилоты 3-й воздушной армии генерала Громова.[32] Нам также постоянно давали различные поручения. В частях на передовой недоставало людей, а пополнения фронт получал мало. Для пополнения частей мы искали бойцов в тыловых подразделениях. Годные к строевой службе направлялись на сборный пункт фронта. Каждому из нас выдали документ за подписью члена ВС, через оперативный отдел мы получили данные о месте расположения проверяемых подразделений, нам выдали карты данного района, и мы двинулись в путь. Теплыми сентябрьскими днями я шагал через поля и лесными дорогами, разыскивая указанные мне деревни. Командиры и комиссары проверяемых подразделений встречали нас по-разному: одни пытались воспрепятствовать изъятию бойцов, а другие старалась задобрить чем могли. Я же делал свое дело, как требовалось: брал книгу личного состава и тщательно проверял каждого сержанта и рядового по документам о состоянии здоровья. Годных к строевой службе немедленно отправлял на сборный пункт, с указанием в предписании времени явки туда, а себе для отчета оставлял копии предписаний. Помню, как в одной части я направил на сборный пункт высокого бравого парня. Красивый и ладный, он занимал должность писаря части: работа легкая и ответственности мало, поэтому днями он слонялся по деревне, накинув на плечи отлично сшитую командирскую шинель. Он так прижился в деревне среди девиц, что пустил слезу, получив направление на сборный пункт! А вот из обслуги хлебозавода я не забрал ни единого человека: команда хлебозавода была небольшая, из физически сильных бойцов, — но здесь гуляющих не было. Они беспрерывно, день и ночь, готовили и выпекали хлеб — это была тяжелая и очень нужная для фронта работа. Из начальствующего состава здесь были только начальник завода и политрук (комиссар), — и они сами с оружием в руках ночами несли караульную службу, все остальные были заняты. Прощаясь с начальником хлебозавода, я не взял от него ни куска предложенного мне свежего хлеба, сказав, что мне вполне хватает пайка.

Несколько человек включили в оперативную группу, которую под началом полкового комиссара — начальника оргинструкторского отдела ПУ фронта на полуторке отправили в район Торопца, в центр оперативного резерва политсостава. В Торопце нам сказали, что корпус сибиряков выгрузился с эшелонов в районе Селижарова и походным порядком двигается в район западнее г. Белый. Поставленной нам задачей было включиться в его части и выявить политико-моральное состояние, вооружение, обученность личного состава. После нескольких дней в дороге мы добрались до частей корпуса сибиряков-добровольцев. Его комиссаром оказался хорошо знакомый мне полковой комиссар — он был в нашей 18-й СД комиссаром после Шустина. Мы рассказали ему о нашей задаче, а он информировал нас о положении в корпусе. Более недели личный состав после выгрузки шел походным порядком по бездорожью, под осенними дождями в район сосредоточения. Были смертные случаи, трудно было с питанием, но задачу они выполнили. Среди личного состава до 80% коммунистов и комсомольцев, но участвовавших в боях мало. От рабочих Новосибирска каждый получил в подарок финский нож в чехле — по этой детали в амуниции сразу можно было узнать принадлежность бойца к корпусу сибиряков! Позже мы стали свидетелями поимки шпиона: группа бойцов в тылу корпуса встретила майора, назвавшегося заместителем командира одного из полков. Сержанту показалось подозрительным, что у майора не было на ремне финки, недолго думая, он скомандовал: «Хватайте майора, он не наш!» — и первым набросился на шпиона. Тот отбивался, но схватка была короткой. Задержанного передали особистам из ближайшей части. Немецкая разведка не учла маленькой