отдохнуть». И почему-то добавила: «Как погорельцу». Услышав такое, метелки дружно набросились на Зою Федоровну. Дескать, как так? Алехину нужен настоящий отдых. Двадцать четыре дня, пока не опомнится. Но Зоя Федоровна остудила их пыл:

– Есть закон.

И добавила, потянув носом:

– Может, пил?

И повернулась к Алехину:

– Согласен насчет закона?

Алехин был согласен. Он знал, что в принципе Зоя Федоровна относится к нему не хуже, чем к метелкам. В конце концов, именно она, пользуясь своим официальным положением, выбила Алехину номер в гостинице. Как погорельцу. А в гостиницу ему позвонила Верочка. Сама!

– Какой ужас, Алехин, – сказала она. – Я увидела в окно закопченную печку с длинной трубой и решила, что ты сгорел.

– Уж лучше бы сгорел.

– Оставь, Алехин. Самое дорогое у человека – это жизнь.

И нелогично пожаловалась:

– А у меня, Алехин, все наоборот. У меня вода отовсюду. Я, наверное, утону, Алехин.

– Ты же вызывала сантехника… На ночь… – не удержался Алехин от маленькой колкости.

– Он считает, что текут скрытые трубы.

– Какие скрытые трубы в панельном доме?

– Так сантехник сказал. Он, кстати, культурный и воспитанный человек. Я угостила его чашечкой кофе, – отомстила Алехину Верочка. – А на сегодня вызвала специальную бригаду.

– У тебя кофе не хватит.

– Я хорошо зарабатываю, Алехин. – Верочка догадывалась, что сердце Алехина разрывается от ревности, поэтому не обижалась. – Я взяла день без содержания. Вот сижу у окна, смотрю на твою закопченную печку и жду сантехников.

– Может… помочь?

Спрашивая, Алехин оставил всякий юмор.

Он теперь разговаривал с Верочкой серьезно.

Он вовсе не набивался к ней в гости (как погорелец). Просто не хотел оставлять Верочку одну с целой бригадой пьяных сантехников. «Сейчас! Сейчас!» А сами только и знают, что хватать беззащитную женщину за крутой бок.

Вот Алехин держался с Верочкой умеренно.

Но бок крутой тоже держал в уме.

Положив трубку, Алехин спохватился: а где рак? Где рак Авва? Неужели сгорел? Что скажет Заратустра Наманганов? Ведь Алехину намекали, что отдают рака на небольшой срок. Если они так били меня за то, что я не хотел брать, подумал Алехин, то как будут бить за то, что не хочу возвращать?

– Не думай об этом, – услышал Алехин знакомый голос.

На поцарапанной гостиничной тумбочке, прячась за графин с мутноватой несвежей водой, сидел рак.

– Как ты выбрался из огня?

– Из огня? Из какого еще огня? – Рак Авва, кажется, не понял вопрос. Он обновленно с любовью шевелил сразу всеми усиками, псевдоподиями и клешнями. – А-а-а, – все-таки дошло до него, – огнем ты называешь процесс окисления! Да, там все окислилось, – с глубоким удовлетворением выдохнул он. – И металл окислился. И дерево. И целлюлоза. И то, что вы называете пластической массой.

Глазки-бусинки, поднятые над графином, с интересом обозревали гостиничный номер.

Поцарапанная тумбочка.

На ней графин с мутноватой водой и телефонный аппарат.

Типовая гостиничная кровать, стол, торшер у стены. Живописная картина на стене «Утро в бобровом лесу» – ранний период безымянного гостиничного мастера. Настолько ранний, что по полотну между редких хвойных деревьев ходила только беременная медведица. А за широким хвойным деревом угадывалась настороженная фигура русского охотника с большим биноклем в правой руке.

– Я много не дам, – загадочно произнес рак, – но свое ты получишь.

Алехин пожал плечами. Он не знал, рад ли он появлению рака. Кажется, немного привык к нему. В любом случае он смутно чувствовал за раком нечто огромное и вовсе не игрушечное, как казалось в первые минуты общения.

– Встряхнись! Докажи им всем, что они козлы.

– Кому это им?

– Да всем! Я перечислял. Ты помнишь. Трахни от души. Домик у тебя сгорел, квартира не светит. Верочка хочет посмотреть «Лебединое озеро», а тебе билет купить не на что. Опять же, пьяные сантехники, ночные распития кофе. Ну, Алехин! Кто относится к тебе с душой? Милиционер Светлаев? Или пенсионер Евченко? Или твоя начальница? Или президент страны? Ты же стоишь большего, Алехин. Вот и докажи.

– Я докажу.

– Как? – живо заинтересовался рак, и на тумбочке внезапно появилась желтая банка, очень удобная для пользования – плоская, на боках вмятины для пальцев. Так и просилась в задний карман брюк. – Как? Расскажи подробнее.

– Ну, как… – неуверенно начал Алехин. – Получу страховку…

– Всего-то? – Рак был разочарован.

– А ты чего хотел?

– Ты же высшее плацентное, Алехин! Бери задачу покруче. Вот лежит взрывной запал на тумбочке, видишь? Отдаю бесплатно. Садись в поезд и отправляйся к Черному морю. Отдохни, отведи душу, а потом запузырь запал в море. Вот они ахнут!

– Кто они?

– Да все, кто тебя не ценит. Ты вот Верочку хочешь, – рак стеснительно отвел глаза, – а она не пускает тебя в квартиру. Ты хочешь жить бурно, а тебя окружают глупые метелки. Ты уважаешь крупного математика Н., а он смотрит на тебя, как на подопытного обоссума…

– Опоссума, – поправил Алехин.

– …какая разница? Никто не обращает на тебя внимания. У всех собственные квартиры, а тебя скоро и из гостиницы выставят. Кто ты вообще, Алехин? Кто о тебе слышал даже на этом свете?

– А тебе-то что?

– Мне за тебя обидно, Алехин. Не хочу, чтобы ты остался ничтожеством. Стукни кулаком по столу, запузырь запал в Черное море!

– Я тебе клешни пообрываю, – пообещал Алехин.

Рак добродушно возразил:

– Я их регенерирую.

И опять взялся за свое:

– Ты только посмотри, как ты живешь, Алехин! В твоем возрасте каждое уважающее себя разумное существо раз пять уже объехало вокруг света. О других планетах я пока не говорю. А ты? Ну, Пицунда. Ну, рынок в Бердске. В твоем возрасте каждое уважающее себя разумное существо переспало с немалой дюжиной самок. О полусамках я даже и не говорю. А ты? Ну, даже предположим, что переспишь ты с Верочкой, что дальше? Пойдут плаксивые дети, нехватка денег, катастрофически надвинется старость. Начнешь болеть, Алехин.

– Это еще почему?

– Верочка начнет болеть.

– Да почему?

– Да по кочану! – не выдержал рак, топнув по тумбочке сразу семью или девятью конечностями. – Докажи всем, Алехин, что ты волевое существо. А то ведь смешное говоришь. Что тебе эта жалкая страховка?