l:href='#FbAutId_46' type='note'>[46]. И он соврал, жизнерадостно и убедительно:

– Тысячи. Хоть мешками собирай. У него вся грудь в сосках – по сравнению с ним у Дианы Эфесской вообще нет сосков.

– Про эту вашу Диану знать не знаю, – буркнул Шедуэлл, – но если он хуже ведьмы, а мне сдается, что так оно и есть, тогда, как я есть АВ-сержант, я в вашем распоряжении.

– Отлично, – сказал Азирафель через мадам Трейси.

– Я не очень уверена насчет того, что нужно убивать, – сказала мадам Трейси уже сама. – Но если это тот человек, тот Антихрист, или кто там еще, тогда, видимо, у нас нет никакого выбора.

– Именно, дорогая моя, – ответила она. – Итак, сержант Шедуэлл: у вас есть оружие?

Шедуэлл потер правую ладонь левой, сжал и разжал пальцы.

– Есть, – сказал он. – У меня есть вот это. – И он поднял два пальца к губам и нежно дунул на воображаемое дуло.

После некоторого замешательства Азирафель спросил:

– Ваша рука?

– Угу. Страшное оружие. На тебе ведь сработало, дьявольское отродье, а?

– Нет ли у вас чего-нибудь более, э-э… существенного? Золотого Кинжала из Меггиддо? Или Шивы Кали?

Шедуэлл покачал головой.

– Есть еще шпильки, – предложил он. – И Громовик полковника Не-Ешь-Ничего-Живого-В-Чем- Есть-Кровь-Равно-И-Не-Сотвори-Заклятья-И-Не-Будь-Занудой Далримпла… Могу зарядить его серебряными пулями.

– Кажется, это от оборотней, – сказал Азирафель.

– А чеснок?

– От вампиров.

Шедуэлл пожал плечами.

– Да у меня и пуль-то таких нету. Но Громовик будет стрелять чем угодно. Пойду принесу.

Он, шаркая, двинулся к себе, думая по пути: зачем мне нужно еще какое-нибудь оружие? У меня умелые руки. Особенно правая.

– Итак, дорогая моя, – продолжал Азирафель, – у вас ведь есть надежное средство передвижения?

– Ну конечно, – сказала мадам Трейси.

Из шкафчика в углу она вытащила розовый мотоциклетный шлем с нарисованным на нем подсолнухом и надела его, застегнув ремешок под подбородком. Потом она извлекла из шкафа две-три сотни пластиковых пакетов и кипу пожелтевших газет, и, наконец, пыльный шлем особого, режущего глаза оттенка зеленого цвета, на котором сверху было написано «ВОЛЬНЫЙ ГУЛЯКА». Его подарила племянница миссис Трейси Петулия двадцать лет назад.

Шедуэлл, вернувшись с Громовиком на плече, уставился на нее, не веря глазам своим.

– И нечего на меня так смотреть, мистер Шедуэлл, – сказала она. – Он стоит внизу, на обочине. – Она протянула ему шлем. – Это надо надеть. Это закон. Навряд ли разрешается ездить на мотороллере втроем, даже если двое из них, э-э… спарены. Но это экстренный случай. И с вами ничего не случится, если вы будете крепко за меня держаться. – И она улыбнулась. – Развлечемся?

Шедуэлл побледнел, пробормотал что-то невнятное и надел зеленый шлем.

– Что вы сказали, мистер Шедуэлл? – Мадам Трейси строго взглянула на него.

– Я сказал: чтоб тебе в аду окаянный брюховицу раскаленным сошником скаргыкал, – пояснил Шедуэлл.

– Надеюсь, что это было последнее из подобных ваших высказываний, мистер Шедуэлл, – заметила мадам Трейси, выпроводила его из квартиры и вывела вниз по лестнице на Крауч-Энд-Хай-стрит, где стоял немолодой мотороллер, на котором им вдвоем – хорошо, втроем – и предстояло пуститься в путь.

Грузовик мешал проезду. Листы железа мешали проезду. И куча рыбы высотой с трехэтажный дом тоже мешала проезду. На памяти сержанта еще ничто с таким успехом не мешало проезду по дорогам Англии.

Дождь только осложнял ситуацию.

– Кто-нибудь знает, когда сюда смогут добраться бульдозеры? – кричал сержант в рацию.

– Мы… кррршшш… как можем… кррршшшш… – слышалось в ответ.

Он почувствовал, что кто-то тянет его за брючину, и посмотрел вниз.

– Омары? – Он дернул ногой, а потом подпрыгнул и приземлился на крыше полицейской машины. – Омары, – повторил он. Их было штук тридцать – некоторые больше полуметра длиной. Большинство из них ползли вдаль по шоссе; с полдюжины, однако, заинтересовались его машиной.

– Что случилось, сержант? – крикнул патрульный, который, отведя водителя грузовика на обочину, записывал его рассказ во всех подробностях.

– Просто не люблю омаров, – мрачно ответил сержант, зажмурившись изо всех сил. – У меня от них мурашки по всему телу. У них слишком много ног. Я тут посижу пока, а ты мне скажи, когда они уберутся.

И он сидел под дождем на крыше машины и чувствовал, как тяжелеют под дождем его брюки.

Послышался рокот. Гром? Нет, этот рокот не умолкал и становился все ближе. Мотоциклы. Сержант приоткрыл один глаз.

Боже праведный!

Их было четверо, и скорость у них была больше под двести километров. Он было собрался слезть, махнуть им, крикнуть, чтобы они остановились, но они уже проехали мимо, прямо к перевернутому грузовику.

Сержант уже ничего не мог сделать. Он снова закрыл глаза и стал ждать столкновения. Ему было слышно, как они приближались. Потом:

Вжжжшшш.

Вжжжшшш.

Вжжжшшш.

И в голове у него прозвучал голос: Я ВАС ДОГОНЮ.

(– Видел!? – спросил Типа Крутые. – Они прямо над ним пролетели!

– Ну, в натуре! – восхитился ТТП. – Если они так могут, мы тоже можем!)

Сержант открыл глаза. Он повернулся к патрульному и открыл рот.

Патрульный сказал:

– Они. Они, это… Они пролетели прямо…

Бац. Бац. Бац.

Шлеп.

Их снова обдало потоком рыбы, на этот раз не таким обильным и имевшим более понятное происхождение. Из кучи рыбы перед ним торчала рука, обтянутая кожаным рукавом. Она слабо шевелилась. Рядом беспомощно вертелись колеса мотоцикла.

Это был Скунс, который почти потерял сознание, но успел придти к выводу, что если он и ненавидит что-нибудь больше, чем французов, так это кучу рыбы, в которую тебя зарыли с переломом ноги. Вот это он ненавидел по-настоящему.

Он хотел сказать ТТП о своем новом имени, но не мог пошевелиться. Что-то мокрое и скользкое нырнуло ему в рукав.