— Ну... даже не знаю. Ведь я подслушала лишь часть разговора и не разобрала, кому какой голос принадлежал. Одного было слышно намного лучше; то ли он говорил по нашему добавочному, то ли просто напрягал голос.

— Который из них?

Джун покачала головой; ее светлые волосы взметнулись веером, а грудь...

— Я не уверена, но, кажется, тот, кого звали Мак.

— А время ты заметила?

— Было около шести, когда я обычно уезжаю домой. Но сегодня вечером слегка задержалась, потому что пыталась дозвониться до тебя. Я была напугана этим зловещим сговором.

Понимаешь, со стороны могло показаться, будто слышишь самый обычный треп, если не вникать в суть того, о чем они говорили.

— А ты знаешь человека по фамилии Маккьюни?

— Только Джима Маккьюни. — Я чуть не подпрыгнул на месте, а Джун как ни в чем не бывало продолжила: — Кажется, он вкладывает деньги в бизнес братьев Рэнд. Во всяком случае, он несколько раз приезжал к мистеру Трупенни.

— А не мог один из сообщников — Мак — оказаться Джимом Маккьюни?

Джун нахмурилась.

— Не знаю и не могу знать, ведь я никогда не разговаривала с ним по телефону. Но думаю, что нет. — Она пожала плечами. — Сейчас мне трудно что-нибудь утверждать наверняка.

Мы повторили заказ и снова прошлись по ее повествованию. Джун убеждена, что по телефону говорил не Трупенни. Она не знала, находился ли в бюро братьев Рэнд Маккьюни или кто-либо еще. Насколько ей известно, Трупенни был на своем месте.

Я допил виски и попробовал разобраться в услышанном. Они сговаривались по телефону около шести вечера.

Допустим от пяти тридцати до шести тридцати, когда я «гостил» у Джо Черри. Значит, незадолго до того, как меня оттуда увезли. Получалось, что Джейк Лютер звонил от Черри и разговаривал с Маком? С Маккьюни? Не знаю, звучит не слишком убедительно.

— А ты когда-нибудь видела жену Маккьюни? — спросил я Джун.

— Нет. Я даже не знала, что он женат. — Она сощурилась (кокетничает!). — Он вел себя как холостяк.

Я улыбнулся в ответ.

— Я тоже.

— Но ведь ты и вправду холостяк?

— Еще какой!

Джун тихонько засмеялась.

— Давай уедем отсюда.

— Я не против.

— Понимаешь, мне... как-то неуютно, когда вокруг полно людей. Представляешь, что будет, если нас увидят вместе? Особенно та жуткая парочка? Глядишь, и мне тоже ночью подложат в постель бомбу.

Положим, у Джун и без того каждую ночь в постели находится бомба, но сейчас я вполне разделял ее опасения. Мы покинули нашу кабинку и вышли на улицу.

Бар выбирала Джун; она же предложила и другое местечко, которое, к моему удивлению, оказалось уединенным и очень живописным уголком. Чтобы до него добраться, пришлось проделать больше мили по ухабистому проселку; оно располагалось в нескольких ярдах от дороги, на гребне обрывистого холма.

Неподалеку от того места, где мы остановились, росло несколько стройных деревьев; их свисавшие ветви неясными тенями выделялись на фоне ночного неба. Высоко светила молодая, еще не созревшая луна. А под нами на целые мили открывался потрясающий вид ночного Лос-Анджелеса и Голливуда: мириады огней, непрерывная круговерть дорожных огоньков, яркие сполохи неонового света.

Я прикурил по сигарете, и мы задымили. Я еще поспрашивал Джун о том телефонном разговоре, но ничего нового не выпытал. Немного погодя она заметила, что впервые за весь вечер наконец-то чувствует себя в безопасности — от нескромных взглядов.

— За исключением вашего, мистер Скотт, — игриво добавила она.

— Шелл. Или ты забыла, что мы договорились обходиться без излишних условностей? И, простите мою откровенность, леди, но вам никогда не избавиться от нескромных взглядов. По крайней мере, пока рядом с вами мужчины. И тем более такие, как я.

— Против тебя, Шелл, я ничего не имею. — Джун выбросила сигарету и придвинулась ближе. — Скорее, наоборот.

Ее голос стал мягче, вкрадчивее, в нем появилась волнующая хрипотца, напоминающая потрескивание отдаленного лесного пожара. Мою щеку овеяло тепло ее дыхания, когда она проворковала:

— Мне нравятся мужчины вроде тебя, Шелл. Большие, грубоватые, сильные, с глазами свирепого зверя.

— Свирепого... зверя? Я?!

Я повернулся, чтобы посмотреть на Джун. Ее лицо находилось почти вплотную к моему. Когда она улыбнулась, на ее влажной нижней губе отразился свет.

— Я тебе солгала, Шелл. Но только самую капельку.

— Насчет телефонного разговора?

— Нет, я о другом. Помнишь, я сказала, что после душа расхаживаю нагишом, а потом пудрю все тело. Помнишь?

— Еще бы я забыл!

— Я сказала, что это вырвалось у меня случайно. Так знай, я солгала. Я сказала это с определенной целью — и совершенно умышленно. Мне хотелось, чтобы ты думал об мне — такой.

— И ты своего добилась. Больше того, я...

— А все остальное чистейшая правда, мне нравится после душа припудривать тело «Белой ночью». Так называется пудра.

Каждое слово, произнесенное Джун, рисовало в моем мозгу живую картинку, словно передо мной прокручивали фильм, снятый на пленке очень высокого качества, вроде «Техниколор», «Синерама» или даже «Смел-о-вижн». А отдаленный лесной пожар уже наваливался на меня, становясь все ближе и горячее; да что там — он бушевал вовсю.

— «Белая ночь», — повторил я. — С ума можно сойти. — Моя рука уже обнимала плечи Джун, наслаждаясь теплом ее кожи. — А может, лучше хватит об этом? А то мой рассудок словно попал в капкан. То есть я хотел сказать... Я хотел...

— Твои слова вызывают у меня такие восхитительные ощущения, — перебила меня Джун. — Почти порочные... — Прижавшись ко мне, она подняла лицо; теперь ее дыхание обжигало мне губы. — Порочные, — протянула она, — грешные, но такие упоительные... как ласка...

Мой рот, припав к ее губам, оборвал поток слов. Я обнял Джун, и мои руки замерли на бархатной коже ее обнаженной спины. В ответ она прильнула ко мне всем телом. Потом, отстранившись, проведя острым язычком по губам, ласково засмеялась и, не переставая смеяться, снова впилась в мой рот.

Да, я вам скажу, это нужно испытать.

Пунцовые губы Джун словно были созданы для огненных поцелуев. И если первый еще походил на те, что шлют любящие дети родителям в конце письма, то уже второй больше напоминал смерч. Не без сожаления я понял, что до этого целовался с одними куклами и лишь теперь изведал нечто настоящее.

Джун покачивала головой из стороны в сторону, ее зубы нежно, не причиняя боли, теребили мою нижнюю губу. Неожиданно она отстранилась и взглянула на меня.

— Ммм... — пропела Джун. — Как мне с тобой хорошо! — О, ее улыбка! — А тебе, Шелл, тебе?

— Кажется, мои губы пылают.

Джун, довольная, засмеялась:

— Давай сожжем их. Сожжем дотла, ммм...

Ее «ммм...» превратилось в нежнейшую ласку, обжигавшую словно неразбавленный джин — пустой