А «случаев», как выразился в только что процитированном письме сам Судмалис, у него к тому времени накопилось предостаточно. Особенно отличился Имант 6 марта, когда небольшую группу партизанского отряда окружил батальон неприятеля. Огнем своего ручного пулемета он уничтожил 70 карателей и дал возможность товарищам вырваться из окружения. Только сам не уберегся от очередного ранения.

Представляя 28 марта Судмалиса к правительственной награде, партизанское командование отмечало: «Вообще т. Андерсон устремляется туда, где идут самые жаркие бои, своим примером вдохновляет и окрыляет других к борьбе. Всегда помогает руководству осуществлять поставленные задачи, проявляет большую инициативу и хорошие военные знания».

Из зимних боев с карателями отряд Вилиса Самсона вышел окрепшим и возросшим. По сравнению с декабрем 1942 года его численный состав утроился. Это и позволило на базе отряда создать Латвийскую партизанскую бригаду, комиссаром которой стал член оперативной группы Центрального Комитета Коммунистической партии Латвии, депутат Верховного Совета Республики Оттомар Петрович Ошкалн, удостоенный позже звания Героя Советского Союза, а парторгом — все тот же товарищ Андерсон.

После многодневных засад или диверсий, налетов на тыловые коммуникации и службы врага, Судмалис непременно заглядывал в партизанскую типографию, где печатались газеты «Пар Дзимтене» («За Родину»), «Яунайс латвиетис» («Молодой латыш»), воззвания и листовки, предназначенные для земляков, томившихся в фашистском рабстве. Редакторы и наборщики знали: у Иманта всегда текст новой статьи или призыва.

И все же, помня о главном задании, ради которого он по поручению Центрального Комитета Коммунистической партии Латвии и ЦК комсомола республики перешел линию фронта, Имант весной и летом 1943 года вел, по собственному утверждению, «тихую жизнь»: занимался разведывательной и подпольной работой в восточных районах Латвийской ССР. А 20 июля настал день его разлуки с дружным партизанским коллективом. В западную часть республики с боевым заданием уходила небольшая, но сильная группа, возглавляемая представителем ЦК Компартии Латвии Андреем Мацпаном. Имант вместе с ней решил двигаться до Елгавы, чтобы оттуда Добираться в Ригу.

На исходе июля 1943 года Имант незамеченным вновь оказался в латвийской столице, до отказа набитой фашистскими войсками и учреждениями захватчиков, а уже в начале августа ему удалось создать Рижский подпольный городской комитет комсомола, секретарями которого стали Джемс Банкович и Малдис Скрея. Вскоре была подготовлена база и для нелегального городского комитета партии, подобрано надежное место для размещения тайной типографии, оборудована и введена в действие лаборатория для изготовления взрывчатки, с помощью широкой агентурной сети стали добываться сведения о дислокации вражеских войск, тоннаже фашистского морского флота, базировавшегося в портах Риги, Вентспилса и Лиепаи.

Росло и число диверсий, нападений, актов саботажа, осуществляемых по планам, разработанным Судмалисом. Но особо следует рассказать о взрыве, произведенном в Старой Риге. Высшие чиновники «Остланда» при поддержке латышских буржуазных националистов намеревались на Домской площади инсценировать 13 ноября 1943 года «митинг протеста» против решений Московской конференции министров иностранных дел стран антигитлеровской коалиции. Подобным пропагандистским трюком им хотелось продемонстрировать перед всем миром «единство и гармонию» оккупантов и населения Латвии. Узнав об этом из сообщения, заблаговременно опубликованного услужливой газетенкой «Тевия», Имант вечером 12 ноября встретился с Банковичем, передав ему мину замедленного действия, изготовленную молодым химиком, комсомольцем Силинынем.

Мину Джемс опустил в урну, прикрепленную к стене дома № 20 на улице Шкюню. А на рассвете вместе с Малдисом перенес ее на Домскую площадь, ловко уложив в мусорный контейнер, стоявший у только что сооруженной трибуны. Не забыли они и привести в негодность громкоговорители, установленные вокруг трибуны.

После девяти часов утра к Домской площади, зажатой плотным кольцом конной полиции, по особым пропускам потянулись вереницы «почетных гостей», корреспонденты иностранных газет. В небе закружил самолет с кинооператором на борту, изготовившимся для сенсационных съемок. И в тот момент, когда на мачту полез увенчанный свастикой флаг, вдруг раздался оглушительный взрыв. В разные стороны полетели щепки, обломки стекла, клочья разодранных немецких флагов и транспарантов, в пух и прах развеяв миф «о единстве и гармонии».

Интересно, что взрыв произошел всего лишь через полтора месяца после того, как в Ригу спешно прибыл разгневанный рейхсфюрер СС и шеф гитлеровской полиции Гиммлер, категорически потребовавший решительного усиления борьбы против подпольщиков и советских партизан. Вот почему сразу же после взрыва на ноги были подняты полиция безопасности, полиция так называемого порядка, жандармерия, комендатуры, платные агенты и провокаторы, тайные осведомители и пшики. Тому, кто укажет след организаторов взрыва, были обещаны 300 тысяч рейхсмарок.

Пока оккупанты остервенело занимались массовыми облавами, обысками и арестами «подозрительных лиц», Судмалис вновь пробирался по бездорожью, но теперь уже к границе Эстонии, к партизанскому отряду Северной Латвии. Согласовав адреса, пароли и явки, которые могли понадобиться подпольщикам, он оттуда направился в Освею, на базу Латвийской партизанской бригады, запасся там полиграфическим оборудованием и 24 января 1944 года вместе с наборщиком комсомольцем Валдемаром Озолиньшем начал обратный путь в Ригу, куда благополучно прибыл 2 февраля.

Вскоре Имант заподозрил слежку за собой. К тому же коммунистка Вера Слосман и некоторые другие антифашисты, содержавшиеся в Центральной тюрьме, передали на волю: рекомендованные новые радисты — провокаторы и ведут передачи под диктовку гестапо. До 18 февраля Судмалис уходил от погони, все эти трагические и тревожные дни думая не о себе, а о том, как предотвратить провал городского антифашистского подполья и переправить многих его активистов на партизанские базы.

Завербованные оккупантами радисты навели шпиков и на след Джемса Банковича, Малдиса Скреи, Туснелды Розентретер и других подпольщиков. Одновременно с Имантом их доставили в гестапо, пытали с особым изуверством, добиваясь признания. На второй день беспрестанных допросов истерзанный Малдис выбросился из окна четвертого этажа и пришел в сознание лишь в тюремной больнице, куда его доставили со сломанной ногой.

Следствие по делу затянулось. Заседание чрезвычайного нацистского суда открылось 13 апреля 1944 года. На скамье подсудимых — Имант Судмалис и Джемс Банкович, охраняемые четырьмя эсэсовцами. Искалеченного Малдиса Скрею невозможно было доставить в зал судебного заседания.

Процесс продолжался несколько дней. Обвиняемым инкриминировался только взрыв на Домской площади.

О других акциях, совершенных и возглавленных Судмалисом, судьи так ничего и не дознались.

Внешне оставаясь спокойным, Имант заявил, что не считает оккупационный суд правомочным, а на вопрос о его политических взглядах, не задумываясь, ответил:

— Они вам хорошо известны, и я не намерен их здесь скрывать. Тем более что победа, несомненно, будет за нами. Дело лишь во времени.

Судмалиса и Банковича приговорили к расстрелу, а Скрею палачи втолкнули в автомашину с газовой камерой и умертвили по дороге к пригородному Румбульскому лесу.

Ожидая казни, Судмалис почти полтора месяца находился в одиночке. О чем он думал, что вспоминал, к чему устремлял свой мысленный взор в последние дни жизни? Ответы на эти вопросы и дал листок папиросной бумаги, обнаруженный после войны в тайнике камеры, где томился Имант. Текст его гласил: