всех, кого в начале войны прислали из Москвы. И постепенно убирали, одного за другим… Вражда между москвичами и одесситами была с самого начала, об этом я позаботился. А поводы были пустячные. Взял кусок хлеба не вовремя — расстрел… Потом уже пошли убийства на почве нарушений психики. Тяжело все же здесь безвылазно. Особенно когда наверху румыны и… не знаешь, когда все это кончится…
— Но… не убрали ведь? — рискнул поддержать разговор Штехель.
— Не убрали, — холодно глянув на него, подтвердил Кречетов. — Как-то ночью так захотелось их взорвать к чертовой матери! Еле сдержался… А в результате — нервный срыв. Из чего вывод — не надо себя сдерживать. Старика-психиатра нашли?
Штехель ткнул ненужный факел в стену, гася его.
— Пока нет. Он, скорее всего, уехал из города…
— Когда ничего не можешь сделать, убеди себя, что ничего делать и не надо, — ухмыльнулся Кречетов и прошелся по Зеркальной Фабрике, разминая затекшую спину. — Правда, Штехель?
— Вы, я вижу, в хорошем настроении?..
— В самом поганом, — кивнул Кречетов. — Женщина моя плачет от каких-то предчувствий. Сам бы всплакнул с удовольствием, да не выходит… Ну, какие новости?
Штехель отвел глаза:
— Разведчики уезжают. Около тридцати человек сегодня отбыли во Львов и Симферополь…
— Поездом?
— Так точно.
— Еще что?
— Еще что? — потер лоб Штехель. — Этого, Платова, из Киева… проверили, как вы сказали. Арестовали под видом контрразведки. А он… всех положил.
— Сколько было человек?
— Трое… Людишки серьезные. Всех положил.
— Значит, не очень серьезные, — невнимательно обронил Кречетов, в задумчивости бродя по подземной комнате.
Он остановился в дальнем углу, куда почти не доходил свет лампочки. Штехель невольно съежился, наблюдая за высокой черной тенью, неспешно покачивавшейся на стене.
— Гладко! Слишком гладко! — донесся из угла приглушенный голос Академика. — И Гоцмана взяли, и разведчики уезжают, и Жуков учения объявил…
— Какие учения?
— Войсковые, — коротко пояснил Кречетов. — Весь одесский гарнизон за два дня должен убраться в Молдавию. Думаю, недели на полторы. Плюс гэбэшники из двух областей.
— Может, это шанс? — неуверенно спросил Штехель.
Кречетов вышел из темного угла, сунув руки в карманы.
— Гладко, — снова процедил он, пристально глядя на собеседника. — Гладко все!.. Значит, так! — Голос его стал жестким и требовательным. — Нужно отследить погрузку войск. Только не попадитесь на фуфло: уехали, значит, действительно уехали! Сколько человек? Какая техника? На сколько дней взяли провианта? Сколько угля погрузили в тендеры паровозов? Уехал ли сам Жуков?.. В общем, по полному кругу, с перепроверкой…
— Ясно.
— Если они действительно уйдут из Одессы… — начал Кречетов, но тут же оборвал себя: — А что этот Платов, из Киева? Пострелял твоих ребят и спокойно гуляет по городу?
— Прамек сказал ему, что это проверка.
— Или он сам догадался… — задумчиво протянул Кречетов. — Проверь его еще раз.
— На чем?
— У Гоцмана сынок приемный есть. Мишка Карась… Только чтобы сам! Без помощников! А Чекан пусть приглядит за ним. Понял?..
Штехель, мрачно нахохлившись, молчал, уставившись в землю.
— Не слышу! — резко окликнул Кречетов.
— Да понял я, понял…
В запущенной части парка на Фонтанах, больше похожей на лес, небольшая компания пацанов занималась интеллектуальным отдыхом, а попросту говоря, швыряла камни с обрыва в только им понятную цель. Время от времени они начинали спорить, видимо, о том, кто дальше или точнее метнул снаряд.
Запыленный черный «Адлер» остановился на заброшенной аллее, в тени каштанов. Платов, вынимая из-за пояса пистолет и засовывая его в карман, обратился к усатому водителю:
— Который?
— Кажется, вон тот… шо слева… Курносый такой.
— Что значит «кажется»? — хмыкнул Платов. Шофер прищурился.
— Точно, он…
Из замаскированного в густых зарослях бурьяна «Доджа» были отлично видны и Мишка, и Платов. Толя Живчик ткнул пальцем в сторону:
— Чекан, гляди…
Тот посмотрел в указанном направлении и спокойно кивнул:
— Не суетись. Пусть работает…
…Платов, насвистывая, неспешным шагом приближался к пацанам, стоявшим на обрыве. На ходу стянул с головы кепку и вяло обмахивался ею. Мишка Карась, обернувшись, внимательно взглянул на него. Платов рассеянно улыбнулся, щурясь от режущего глаза блеска озаренного солнцем моря. Но Мишка продолжал смотреть на него — тревожно и пристально.
А между тем к пацанам с разных сторон уже бежали, задыхаясь, не меньше десятка вооруженных автоматами милиционеров во главе с Якименко. Они бежали молча, почти бесшумно, и Платов не сразу заметил их.
Дальнейшие события в парке разворачивались очень быстро. Платов в два прыжка оказался рядом с Мишкой, вырвал из кармана оружие и мгновенно, вертясь волчком, сделал четыре выстрела, заставив бегущих сбавить темп, а некоторых и залечь. Мишку он умело держал перед собой, закрываясь им, словно живым щитом. Пацан отчаянно бился, стараясь вцепиться в лицо, но у него это почему-то не получалось. Остальные сначала замерли в остолбенении, а потом бросились врассыпную.
Милиционеры открыли огонь. Но стреляли одиночными и скорее для острастки — целиться в Платова, прикрывавшегося Мишкой, никто не решался.
Живчик начал было вылезать из джипа, но Чекан придержал его за рукав:
— Не дергайся. Пусть сам поцапается…
Платов, по-прежнему прижимая к себе на уровне лица бешено брыкающегося Мишку, втиснулся на переднее сиденье «Адлера» и захлопнул дверь. Мотор машины заработал. Леха Якименко поднял пистолет, но тут же опустил — куда стрелять-то, в пацана, что ли?.. Скрипнул зубами от досады и вскинул оружие снова. Лобовое стекло автомобиля покрылось сеткой мелких трещин, а усатый шофер с простреленной головой повалился на дверцу, заливая сиденье кровью.
Ругаясь на чем свет стоит, Платов зашвырнул Мишку на заднее сиденье, толчком выпихнул труп водителя из машины и, нырнув под приборную доску, нажал на педаль газа. «Адлер» взревел и, подпрыгивая, промчался мимо милиционеров. Один из них вскинул автомат, но Якименко ударил кулаком по стволу:
— Отставить! По колесам!..
Тяжело дыша, Платов угнездился на водительском сиденье, не обращая внимания на отчаянные попытки Мишки вцепиться ему сзади в горло. Круто заложил руль направо, потом налево, отчего Мишка повалился на сиденье навзничь. Машину занесло на параллельную аллею, подбросило, снова занесло. Несколько автоматных очередей прошло мимо. Пули сбивали ветки и листья, щелкали по валунам. За бешеным завыванием мотора стрельба преследователей почти не была слышна.
— Сволочь! Фашист! — в отчаянии орал Якименко, бессильно посылая пулю за пулей из ТТ вслед скрывшемуся автомобилю. — Сволочь! Сволочь!..
