сторону не больше сумасбродов, чем любое другое, но оно плохо приспособлено для обуздания примкнувших сумасбродов. А все дело в том, что критика контркультурного толка отрицает разницу между девиантным поведением и диссидентством. Поскольку вся культура в целом считается репрессивной системой, любой человек, нарушающий любые правила по любой причине, может заявить о проведении акции сопротивления. Кроме того, любой, кто критикует такие заявления, будет автоматически атакован как очередная марионетка системы, еще один фашист, стремящийся навязать правила бунтующему индивиду.

По этой причине контркультура всегда отличалась тенденцией к романтизации преступности. Как видно из фильмов, подобных «Бонни и Клайду» или «Американскому психопату», критики контркультурного толка всегда испытывали соблазн переосмыслить воровство, похищения людей и убийства и рассматривать их как формы критики общества, придав им интеллектуальный характер. Карательные законы США в отношении наркотиков усиливали эту тенденцию. Было легко понять, что перекупщики кокаина в фильме «Беспечный ездок» наносят удар по системе ради свободы, так почему бы не увидеть «борцов» в Мики и Мэллори из фильма «Прирожденные убийцы»? Прошло немного времени, прежде чем появились люди, утверждающие, что бойня в школе «Колумбина» в 1999 году представляла собой критику массовой системы образования. (Дилан Клеболд и Эрик Харрис отказались мириться с тиранией школьных громил и учителей!) Лорена Боббитт сделала феминистское заявление. (Она отказалась быть жертвой!) Мумиа Абу-Джамал сопротивлялся полицейским-расистам. (Борись с властями!) И конечно, О. Дж. Симпсона коварно подставили.

В каждом из этих случаев ординарные (а порой экстраординарные) преступления подвергались политической интерпретации, а затем преподносились как акции протеста против системы. Эталон такой интерпретационной стратегии был создан в конце 1960-х. Это становится ясным из снисходительного отношения к бесчинствам байкеров из организации «Ангелы ада» (что привело к катастрофе во время выступления группы The Rolling Stones на фестивале в Алтамонте в 1969 году). Гораздо большую политическую значимость имела реакция общественности на бунты, охватившие сотни негритянских кварталов (особенно в Уоттсе и Детройте) в конце 1960-х. Среди белых радикалов эти бесчинства рассматривались как всего лишь продолжение борьбы за гражданские права. Утверждалось, что под руководством Мартина Лютера Кинга чернокожие пытались протестовать мирным путем, но перемены наступали слишком медленно. Когда разочарование усугубилось, афроамериканцы пошли за более радикальными лидерами — такими как Малькольм Икс и Стокли Кармайкл. И они начали выражать свой протест более жестокими способами — через бунты. Таким образом, беспорядки в Уоттсе, по словам активистов движения за гражданские права, показали, что чернокожие американцы отказались «смирно следовать в газовые камеры». Их действия были реакцией на «жуткую безработицу и отчаяние, царящие в гетто».

Такое объяснение было впоследствии канонизировано рядом кинематографистов, в том числе Спайком Ли. Проблема в том, что у него отсутствует эмпирическая основа. Например, во время ужасных беспорядков в Детройте автомобильная индустрия процветала и безработица среди темнокожих жителей этого города составляла всего около 3,5 %. Доходы среднестатистической негритянской семьи были всего на 6 % ниже доходов белых семей, а процент чернокожих жителей этого города, имевших собственные дома, был самым высоким в стране. Картины детройтского гетто, с которыми все мы теперь хорошо знакомы — мили пустых автостоянок и брошенные дома — были последствием бунтов, а не их причиной.

Кроме того, эти бунты не поддерживали более радикальных лидеров «власти черных». Позиции таких личностей, как Малькольм Икс и Бобби Сил, всегда больше привлекали белых радикалов контркультуры, чем представителей негритянской общины. В период деятельности Малькольма Икса рейтинг одобрения его взглядов темнокожим населением никогда не превышал 10 % (даже в Нью-Йорке, где Икс жил), в то время как число не одобрявших доходило до 48 %. Недавние опросы темнокожих американцев показали, что деятельность лидеров «власти черных» Кармайкла и Рэпа Брауна одобряют 14 % респондентов, а уровень неодобрения составил 35 % для Кармайкла и 45 % — для Брауна. Однако зрелище черных боевиков, победным маршем входящих в здание законодательного собрания Калифорнии с винтовками М-1, оказалось слишком заманчивым для многих белых радикалов, которые желали не более не менее как тотальной революции против общественного строя. Для них интеграционная политика Мартина Лютера Кинга была всего лишь очередным примером того, как система кооптирует инакомыслие.

Итак, деятели контркультуры истолковали развитие межрасовых отношений в Америке таким образом, чтобы это соответствовало их политическим пристрастиям. Вместо того чтобы рассматривать движение за гражданские права как битву за юридически оформленные права, они побуждали всех видеть в нем сигнал к тотальному восстанию против американской культуры и общества. Но поступив так, они породили тенденцию к терпимости по отношению к преступному поведению в черных кварталах, что во многом ухудшило условия жизни в них. По сей день прогрессивные левые деятели в США никак не могут решить, где проходит линия между девиантностью и диссидентством в афроамериканской культуре. Например, мощная волна музыки хип-хоп — это прославление откровенно антисоциального поведения и мышления, однако многие люди, критикуя этот стиль, чувствуют себя комфортно, только когда слова песен исходят из уст белых рэпперов. (Эминем, безусловно, прав, указывая на лицемерие своих критиков, осуждающих его за тексты, которые зачастую довольно мягки по сравнению с текстами большей части современного черного хип-хопа).

Даже когда преступную деятельность не рассматривают как форму протеста, она нередко политизируется теми, кто заявляет, будто это — реакция на репрессивные социальные условия: хотя бунтовщики, может быть, и не протестовали против нищеты и расизма, их бунт, тем не менее, был вызван этими явлениями. Так что даже если протестующие не выдвигали никакой четкой политической программы, единственный способ отреагировать на бунт — это составить политическую программу.

Здесь применяется теория коренной причины преступления. Как и большинство теорий, она содержит частицы истины. Проблемы возникают только когда те, кто ее использует, заходят слишком далеко и начинают воображать, будто преступность или антисоциальное поведение можно полностью ликвидировать, применяя лишь политические меры, направленные на исправление социальной несправедливости. При этом игнорируется основополагающий мотив преступления, который неизменен при любом общественном строе: быстрая нажива. Ведь в большинстве случаев преступления сулят большую выгоду. Таким образом, всегда будет оставаться потребность в карательных мерах со стороны общества в отношении тех, кто решает причинять другим людям зло ради собственной выгоды. И всегда будет необходимость в критериях отличия антисоциального поведения от социального протеста.

Однако контркультурная критика нивелирует различие между «хорошими» репрессиями — принуждением к соблюдению правил, дающих возможность взаимовыгодной кооперации, — и «плохими» — необоснованным насилием над слабыми и бесправными. И когда к контркультурной критике примешивают теорию «коренных причин», результат получается шокирующим. Если общество есть гигантская репрессивная система, то любой поступок, неважно насколько жестокий или антиобщественный, может рассматриваться либо как форма протеста, либо как «обратная вспышка», вызванная чрезмерной репрессивностью системы. Таким образом, вина за все плохое, что происходит в обществе, в конечном итоге возлагается на систему, но никоим образом не на конкретных людей, совершающих плохие поступки.

Пагубное влияние теории коренных причин можно увидеть в премированном Американской академией киноискусства документальном фильме Майкла Мура «Боулинг для Колумбины». Бойня в школе «Колумбина» была преступным актом, по крайней мере в общепринятом смысле. Почти все школьники, подвергающиеся в школе унижениям, склонны предаваться мечтам, в которых они убивают своих обидчиков и взрывают школу. Разве у кого-то не вызывает восторг сцена в фильме «Смертельное влечение» (1989), в которой персонаж Кристиана Слейтера убивает двух школьников, а затем успокаивает свою подругу, говоря, что футбольный сезон прошел, и «от этих двоих нечего ждать, кроме насилия над девчонками да шуток про СПИД»? Разница между Клеболдом с Харрисом и большинством остальных школьников, попавших в их ситуацию, в том, что последние предавались фантазиям, а первые действительно воплотили их в жизнь. В этом отношении они не отличаются от обычных преступников, которые делают то, о чем мы лишь грезим.

Однако для Мура бойня в школе «Колумбина» была не просто преступным деянием, а обвинением всему американскому обществу и американской истории. Его документальная лента начинается довольно предсказуемо, обращая внимание зрителей на оружие, которое применили Клеболд и Харрис, и на то,