громче становился его голос, а движения — энергичнее.

Началась беседа чрезвычайно просто. Жданов смотрел в зал и вдруг обратил внимание на одного из командиров:

— А мы ведь с вами уже встречались, по-моему. Во время финской, когда создавались лыжные батальоны добровольцев. Так ведь?

Оказалось, что так. Андрей Александрович увидел еще нескольких знакомых, и незаметно скованность прошла, беседа началась, и до самого конца сохранился очень доверительный ее тон.

А предмет разговора был страшен. Потому что узнали мы от Жданова, что нашему городу угрожает самая непосредственная опасность: враг уже на территории Ленинградской области. 9 июля гитлеровцы заняли Псков и продолжают рваться вперед. Их армиям сопутствует успех, захватчики стремятся развить его. Жданов говорил о том, что смертельная опасность нависла не только над Ленинградом — гитлеровцы стремятся к Москве, всему советскому народу грозит порабощение.

Не думали мы, что война может начаться для нас так неудачно. Мы знали, например, песню «Если завтра война», и по ней выходило, что любой враг, стоит ему только попытаться поднять руку на нашу страну, будет немедленно разбит. «Броня крепка и танки наши быстры!»… Но вот что характерно: мне показалось, что никто во время беседы в Смольном не пал духом, не отчаялся. Думали о другом: нам надо в бой, на самый опасный участок, скорее. Каждый по-своему, но именно об этом.

Жданов подробно говорил о существе наших будущих действий, о месте партизанского движения в общей системе принимаемых государством мер защиты страны и последующего разгрома врага.

— Сегодня задача, — говорил он, — остановить войска противника. Коммуникации гитлеровцев должны быть перерезаны, в их тылу должны быть созданы невыносимые условия. Защищать свою землю надо не только на фронте, но и в тылу неприятеля.

Надо сжигать вражеские склады и цистерны с горючим — тогда фашистские танки не смогут идти вперед. Надо взрывать склады боеприпасов — тогда немцы не смогут стрелять. Надо бить их резервы на подходе к линии фронта — тогда они лишатся пополнения. Надо уничтожать автомашины и поезда врага — тогда он не сможет двигаться. Надо взрывать мосты и железнодорожное полотно — и враг лишится возможности планово снабжать свои войска, не сможет наступать…

На следующее утро мы получали оружие, боеприпасы, продовольствие. Оружие совсем не бог весть какое: в основном старые немецкие винтовки. Каждому финский нож. На батальон — единственный, и тоже старый — времен 1-й империалистической войны, — пулемет «льюис» на треноге — «труба», как его называли. Несколько полуавтоматических винтовок Симонова.

Наступивший вечер был для нас последним в Ленинграде: ночью мы выступали, В этот вечер мы снова встретились с Ждановым, который приехал проводить полк в путь. Встреча эта состоялась в клубе зенитно-артиллерийского училища на улице Мира.

Речь Жданова была короткой, зажигательной, полной ненависти к врагу. Сейчас не принято вспоминать слова, выражавшие ненависть, — это и правильно. Но тогда эти слова звучали — жесткие и безжалостные.

Жданов говорил:

— Вы — советские люди. А значит, гуманны и добры. Но сегодня вы должны забыть жалость. На нашу землю пришел враг. Вероломно напав на нас, он движется вперед, сеет повсюду смерть и разрушения. Гибнут тысячи мирных, ни в чем не повинных людей — наших с вами соотечественников. Гибнут старики, женщины, дети — наши с вами отцы, матери, жены, сыновья. И поэтому мы должны сказать: кровь за кровь, смерть за смерть! Ваша жизнь завтра станет полной неожиданностей, опасности и — геройства. Родина требует от вас беспощадности. Стреляйте в фашиста, бейте его штыком, а сломается штык — зубами перегрызайте глотку зверю. Немцы будут называть вас бандитами, разбойниками — пусть! Вы — народные мстители. Так пусть не дрогнет ваша рука!..

Он призывал к ненависти и беспощадности. А ненависть и беспощадность не выбирают слов. Мы аплодировали Жданову.

Трамвайное кольцо недалеко от площади Льва Толстого. Мы грузимся в вагоны. И едем по ночному городу, и прощаемся с ним. Кировский проспект… Петропавловская крепость… Марсово поле, Литейный, Владимирский, Загородный… Всё. Витебский вокзал.

Это было в ночь на 16 июля. Шел двадцать пятый день войны.

Перед самой отправкой эшелона нам подвезли какой-то груз: ящики, мешки, пакеты. Забирали его спешно, не спрашивая, что где, — выясним в пути. И вот теперь распаковали все это. Здесь гранаты, запалы к ним, патроны. И… ни котелков, ни кружек, ни ложек. Видимо, в спешке снабженцы о них попросту забыли.

В купе командира полка я получил личное оружие: пистолет ТТ, правда почему-то без кобуры, и автомат ППД. Это был единственный автомат на батальон, и его номер я помню до сих пор — «36». Карту района боевых действий обещали выдать позже.

До Новгорода ехали долго, остаток ночи и день. Подолгу стояли на каких-то станциях и разъездах, пропуская встречные, идущие с фронта эшелоны, которые вызывали у всех острое любопытство. Поползли тревожные слухи. Стало известно, что немцы находятся где-то вблизи от станции Дно. То, что враг уже рядом, ощущалось все острее и острее. На одной из станций, например, неприятно резанул глаза вид брошенных на перроне нескольких бочек с брынзой. Две из них были разбиты, и каждый мог брать сколько хотел…

В Новгороде командиры, комиссары и начальники штабов 5-го и 6-го полков были вызваны в штаб Северо-Западного фронта. Начальник штаба фронта Н. Ф, Ватутин, члены Военного совета Т. Ф. Штыков и В. М. Бочков поставили перед ними уточненные боевые задачи, провели подробный инструктаж. Нашему полку был определен сектор действий на железных и автомобильных дорогах в треугольнике Остров — Псков — Дно. Забегая вперед, должен сказать, что мы, командиры батальонов, об этом тогда ничего не знали, изложенное же выше — свидетельство бывшего начальника оперативной группы по руководству партизанским движением при Военном совете Северо-Западного фронта А. Н. Асмолова[3] несколько прояснившее для меня картину, но значительно позже описываемых дней — уже после войны.

Из Новгорода выехали ночью. Командирам выдали долгожданные карты местности и… снова разочарование. Это были пятикилометровки: малоподходящий масштаб, слишком общий. Но… Что было делать! Выбирать, к сожалению, не приходилось.

Рано утром прибыли в Старую Руссу. Здесь близость фронта чувствовалась уже во всем. Кругом покореженные, разбитые бомбами вагоны, развороченные пути, разбитые здания. Наш эшелон на этом фоне выглядел новенькой игрушкой. И, как только поезд остановился, мы услышали тревожные гудки: «Воздух!» Над нами один за другим появились немецкие бомбардировщики, атаковавшие город и станцию открыто, без оглядки, явно не рассчитывая на сопротивление. Мы слышали близкие разрывы, видели вспыхнувшие в городе пожары. Каким-то чудом на наш эшелон не упало ни одной бомбы, хотя самолеты проходили буквально над крышами вагонов.

Налет закончился, поезд вышел из Старой Руссы по направлению к Дно. И почти сразу же — новая атака самолетов. Мы выскочили из вагонов и укрылись в лесу в районе полустанка Мяково. Впереди слышались разрывы — бомбили эшелон, шедший перед нами. А высоко в небе медленно, волна за волной, шли на север немецкие бомбардировщики.

Остановка затянулась. Выяснилось, что станция Волот — ближайшая впереди забита эшелонами, пути разрушены, а систематические налеты вражеской авиации не дают возможности быстро провести восстановительные работы. Дальше надо было двигаться пешком.

Вдоль железнодорожного полотна мы довольно быстро вышли в район станции Морино, где наша