[175], только Гастон был мрачен.
На следующее утро мадам Паспарту явилась позднее, чем всегда, и сновала по дому тихо, как мышка, без обычного грохота. Некоторый перебор с танцами и вином давал себя знать, и наутро она испытывала упадок сил, поэтому хозяйственные дела не вызывали прежнего рвения. На сей раз она не распахнула ставни настежь, а осторожно их открыла; пылесос, от рева которого тяжелые с похмелья головы прямо-таки раскалываются от боли, пока мирно стоял в кладовке.
В доме царила тишина, изредка нарушаемая глухим стоном, доносящимся из водопровода. Но если бы распаленное любопытство мадам Паспарту могло быть озвучено, раздался бы оглушительный вопль. Накануне вместе с приятелями и прочими жителями Сен-Пона она внимательнейшим образом наблюдала, как танцуют Кристи с Чарли и Макс с Фанни, и все зрители пришли к определенным выводам. А потому, учитывая особую привилегию мадам Паспарту — свободный доступ во все уголки дома, — друзья поручили ей выяснить, насколько обоснованны эти выводы. Разумеется, из самых лучших побуждений.
В задумчивости и сомнениях она стояла посреди кухни, ожидая наития свыше. Под каким предлогом — естественно, самым благовидным — может она открывать двери спален и считать головы на подушках? Висевшие на стене часы уже показывали почти половину одиннадцатого. И тут ее осенило. Ей припомнилось интервью, напечатанное как-то в журнале 'Телерама'. Отличная идея! Журналист расспрашивал известного английского киноактера, называя его un vrai Cockney[176]. Актер сказал, что все англичане обожают с утра пораньше выпить в постели чаю — настоящего чаю, настолько крепкого, что ложка в нем стоит торчком.
Мадам Паспарту налила в чайник воды и подготовила поднос с завтраком: заварочный чайник, чашки с блюдцами, сахарницу и кувшинчик с молоком (причуда странная, но англичане предпочитают именно чай с молоком). Затем, отыскав пачку пакетиков 'Эрл Грей', вероятно, оставшихся еще от дяди Генри, заварила чай, как она надеялась, самым что ни на есть английским способом, поскольку оставила пару пакетиков киснуть в заварочном чайнике, пока настой не приобрел цвет креозота.
Поднявшись на второй этаж, она чуть помешкала и свернула налево, к спальне, приготовленной для Чарли. Склонив голову набок, постучала в дверь. В ответ — ни звука. Она опять постучала, затем толкнула дверь.
Глазам ее предстал типичный холостяцкий беспорядок: на кресле в углу кучей свалена небрежно сброшенная одежда. Но самого Чарли не видно и следа. Постель не тронута, как и коньяк на столике. С фотографии в рамке по-прежнему царственно улыбается королева; сама того не сознавая, мадам Паспарту улыбнулась в ответ. По всей видимости, парочка скрывается где-то еще. Так я и думала, пробормотала себе под нос мадам Паспарту.
Но не пропадать же свежезаваренному чаю, решила она и направилась в спальню Макса. Та же картина: совершенно пусто и постель не смята. Мадам Паспарту вернулась на площадку, обдумывая свой следующий шаг: не совершит ли она бестактность, если заглянет в спальню к американочке? Нет, ничего... И тут послышался шум подъезжающей машины. Мадам Паспарту, балансируя подносом, заспешила вниз; едва она вбежала в кухню, как вошел Макс — взъерошенный, небритый, с сияющим от счастья лицом и бумажной сумкой, в которой виднелись круассаны и французский батон.
— Прелесть что за утро! — воскликнул он и, к большому изумлению мадам Паспарту, расцеловал ее в обе щеки. — Как вы себя сегодня чувствуете, дорогая? Я только что вернулся из деревни. Чудный, прекрасный денек! Вы уже оправились от вчерашних танцев? — Он положил сумку с круассанами и батоном на стол и заметил поднос с чаем на двоих: — Что это? Завтрак в постель?
— Это я приготовила для месье Чарльза, но в спальне его нет.
—
— Его машина, однако, стоит возле дома, — с невиннейшим видом заметила мадам Паспарту. — Куда он мог подеваться?
— Как и вы, мадам, теряюсь в догадках, — ответил Макс, сильно подозревая, что догадки их весьма схожи. — А в спальню к нашей молодой гостье вы, случайно, не заглядывали?
— Конечно нет! Как вы могли такое подумать?! — она возмущенно фыркнула и поспешно сменила тему: — А вы, месье Макс, хорошо себя чувствуете? Как вам вчерашний праздник? Позвольте заметить, вы подаете в пасодобле большие надежды.
— Немудрено, ведь я побывал в чрезвычайно опытных руках.
На этих словах он вспомнил другие руки, с которыми расстался всего полчаса назад, и невольно покраснел.
Мадам Паспарту была более или менее довольна своим расследованием: теперь можно с полным основанием рассказать приятелям не об одной, а о целых двух пустовавших ночью спальнях. Она принялась варить кофе, и вскоре восхитительный запах свежемолотых кофейных зерен заполнил кухню, а мадам стала делиться с Максом своими впечатлениями и воспоминаниями о вчерашнем веселье. Там случился один эпизод — быть может, месье Макс его не заметил... Гастон, поставщик мяса, напился в стельку и попытался ухватить за derriere[177] мэтра Озе, но получил такую оплеуху, что еще долго ходил с отпечатком пятерни на щеке. Популярность американцев к концу вечера резко подскочила, все захотели выпить с ними после того, как они, не ограничиваясь аплодисментами, одарили аккордеонистов своими бейсболками. Дочка булочника... Впрочем, лучше не будем про эту девчонку и молодого цыгана. А мэр наконец собрался с духом и пригласил танцевать вдову Гоннэ. В общем, праздник удался.
Макс слушал вполуха, мысленно он был по-прежнему с Фанни, и тут в кухню, шаркая, ввалился Чарли — тоже взъерошенный, тоже сияющий. На нем были только трусы в полоску: цвет семги чередовался с огуречно-зеленым — цвета знаменитого актерского клуба 'Гаррик'.
— А, вот ты где, — пробурчал он. — Вчера искал тебя повсюду.
— Задержался по безотлагательному делу, Чарли. Сам знаешь, как оно бывает. Возьми булочку.
Друзья сели за стол и принялись за кофе с круассанами, широко улыбаясь друг другу, будто сорвали куш в национальной лотерее, но, как истые англичане, не имели ни малейшего намерения обмениваться интимными подробностями происшедшего. Да в этом и не было никакой необходимости: на их лицах было написано все. В конце концов явившаяся с пылесосом мадам Паспарту изгнала их из кухни.
— Господи, до чего же славно солнышко спину греет, — произнес Чарли.
Кофе они допивали во дворе, перед ними с напыщенным видом, точно политики, собравшиеся на партийную конференцию, расхаживали голуби; журчащий фонтан навевал свежесть и прохладу. Чарли мотнул головой в сторону bassin:
— А рыба там есть?
Макс поглядел на темно-зеленую непрозрачную жидкость:
— Кто его знает... Не исключено, пяток акул там шныряет, но вода такая грязная, что их не видно. Осенью хочу осушить его и почистить. Может, запущу туда карпа и посажу несколько водяных лилий.
— Стало быть, ты решение принял, — с задумчивым видом заключил Чарли. — Остаешься здесь.
— Во всяком случае, попытаюсь.
Чарли хлопнул его по спине:
— Молодец. Я бы сам тоже так поступил. Ну а на сегодня какие планы? Я надумал свозить Кристи в деревню — перекусим на скорую руку.
Макс поглядел вдаль, на ряды виноградных лоз; сегодня, вопреки обыкновению, неизменного трактора с трактористом среди них не видно. Похоже, Руссель уплясался вчера до полного изнеможения. Пасодобль...
— Слушай, а ты не мог бы позвонить своему приятелю Билли? Вдруг он про то вино что-нибудь ценное скажет.
Спустя почти два часа Чарли вернулся, теперь уже вместе с Кристи. Оба — только что из душа, сияли свежестью и счастливыми, глуповатыми улыбками. Макс заканчивал разговор по телефону.
— Я заказал вам столик, — объяснил он. — Честно говоря, заказал на троих. Фанни же не говорит
