капитан поймал меня на шпионаже, он бы первым делом в постель меня затащил, а уж потом о вербовке подумал.
Черт, а ведь верно, подумал Романов.
— Значит, он вас не перевербовывал?
— Нет. Я сама явилась и сказала, что раньше работала на австрийцев, а ныне хочу им вредить.
Разговор принял интересное направление. Изображать болвана становилось все трудней.
— Не пойму я вас что-то. Красивая особа, могли бы составить блестящую партию. Зачем вам понадобилось связываться с австрийской разведкой? И почему потом решили предложить услуги нам? Не из-за денег же?
Серьезность вопроса Алеша компенсировал идиотским подмигиванием, плюс к тому еще икнул.
Ответила она так, будто перед ней сидел не наглый и глупый мальчишка, а равноценный собеседник. В этом тоже чувствовалось неподдельное внутреннее достоинство. Подпоручика всё больше начинала интриговать эта молодая женщина.
— Я украинка и люблю Украину, — сказала Мавка, глядя на офицера спокойными глазами. — А ваших не люблю. Истинные наследники киевской Руси — это мы, а не ваша угорско-татарская империя. С австрийцами я стала сотрудничать, потому что они обещали в случае победы создать украинское государство. Когда же я поняла, что они врут, выбрала из двух зол меньшее. По крайней мере, вы тоже славяне и тоже православные. Если самостийность невозможна, лучше уж быть под Романовыми, чем под Габсбургами.
Что-то здесь не так, внутренне насторожился Алексей. Двойные агенты так не разговаривают! А не устроить ли тебе, голубушка, маленькую проверку?
— Это очень существенно — то, что вы говорите, мадемуазель, — сказал он, приняв преувеличенно серьезный вид. — Я должен всё записать для отчета. В этот блокнот я записываю самое важное. Вы не думайте, что я просто стажер, и всё. Это я Жилину сказал, потому что он, извините, глуп, как пень. А на самом деле у меня особое задание. И с вами мы еще, ик, поработаем. Но тс-с-с!
Он приложил палец к губам — со двора шел штабс-капитан — и спрятал блокнот в карман кителя. Лихо запрокинул голову, делая вид, что осушает рюмку (на самом деле она была почти пуста), и жизнерадостно приветствовал возвращение товарища.
Сидели еще долго. Жилин совсем напился. Алексей, по-прежнему изображая хама, снял и повесил китель на спинку. Когда штабс-капитан сомлел и повесил голову, Романов сказал: «Пардон-с, отлучусь-ка и я». Вышел в одной рубашке, постоял во дворе минут пять, вернулся.
Потом, у себя на квартире, проверил. Блокнот открывали и перелистывали. Ничего важного там не было, но теперь можно было считать установленным фактом: Мавка действительно двойной агент, только истинными ее хозяевами являются австрийцы. Невысокого же она мнения о русских контрразведчиках, если работает так грубо. Но тем лучше.
Канал для передачи дезинформации оказался перспективней, чем думалось вначале. Нужно только аккуратно вести свою линию. Донесение шпионки о том, что в 74-ую дивизию прислан с каким-то заданием идиот-подпоручик, это, конечно, мелочь. Но пусть она станет лишней обманкой для австрийцев, которые изо всех сил сейчас пытаются угадать, на котором из двадцати пяти участков готовится удар. На каждый из управления прислан такой вот «стажер». И враги, естественно, постараются собрать максимум сведений об этих посланцах: чин, возраст, манера поведения. Резонно предположить, что болвану вроде подпоручика Романова сверхответственного дела не поручат.
Выходило, что минувший вечер проведен с пользой.
Находка для шпиона
— Понравилась вам моя русалочка? — всё пробовал обратить происшествие в шутку Жилин. — Я приметил, как вы глазами на ее бюст постреливали.
— Кто был этот человек? — спросил Романов унтера, даже не повернувшись.
Слива не затруднился с ответом:
— Поручик Аничкин, интендант из хозяйственного отдела.
И скривил губы. К интендантам он относился с презрением.
Алеша длинно выругался. Не столь давно он обнаружил, что матерная брань — отличное средство разрядить излишнее нервное напряжение, а нервозности в службе контрразведчика хватало.
По крепости и заковыристости ругательства (спасибо учителю, князю Козловскому) растяпа Жилин догадался, что отделаться пустым трепом не удастся. Глаза штабс-капитана тревожно забегали.
— Аничкин? — воскликнул он. — Из хозяйственного? Что ж ты, Семен, сразу не сказал? Всё в порядке, Романов, тут не о чем беспокоиться. Это мой агент. Я его сейчас догоню и прикажу помалкивать.
— Ваш агент? — Алексей был поражен. — Позвольте, но кто вам позволил вербовать офицеров? Это запрещено уставом контрразведки!
Жилин с важностью тронул ус:
— Кроме внешнего врага есть еще и внутренний. А кроме военных дел — политические. Тут мало в одну сторону глядеть.
Подпоручик поморщился:
— Вы хотите сказать, что обслуживаете Охранное отделение?
Некоторые офицеры контрразведки, особенно переведенные из Департамента полиции или Жандармского корпуса, имели двойное подчинение, заодно работая на Охранку, однако бравировать этим было не заведено.
— Всё будет ажурно. — Жилин шлепнул себя по губам. — Запечатаю Аничкину уста — будет нем как рыба. А что там, на высоте-то? Кто эти четверо?
— Неважно! Агента этого вашего немедленно отправьте в штаб фронта, к подполковнику Козловскому. Сей же час!
На окрик Жилин было ощерился, но вспомнил, что кругом виноват, и рысцой побежал догонять штабного.
— Бесится, что в подчинение к вам попал, — сказал Слива. — Как же, у его четыре звездочки, а у вас только две.
— Значит, попрошу себе другого помощника. У кого звездочек меньше.
Романов и так уже решил, что с этим кретином работать больше не станет. Прямо сегодня протелефонирует князю и потребует замену.
А обруганный Жилин бежал по ходам сообщений и яростно шептал: «Молокосос! Сволочь питерская! При нижнем чине!»
Поручика он нагнал уже за рощей, неподалеку от полкового командного пункта.
— Эй, как вас, стойте!
Офицер остановился, с удивлением глядя на усатого, которого недавно видел спящим в окопе. Насчет агента Жилин, разумеется, наврал.
— Это вы сейчас были вон у той высотки?
— Ну допустим.
Тон незнакомца поручику не понравился.
— Жандармского корпуса Жилин, — небрежно назвался штабс-капитан. — Начальник отделения контрразведки. Можете не представляться. Я знаю, кто вы.
Контрразведчиков, да еще из жандармов, Аничкин побаивался. Такой напишет кляузу или шепнет начальству — и пойдешь на передовую, под пули.
— В чем дело? — насторожился он.
— Забудьте то, что вы видели на высоте, ясно? Иначе — военно-полевой суд.
Поручик замигал. Мозги у него работали неплохо.