присутствующих. Чхеидзе и другие левые промолчали, по-видимому, не слишком доверяя аудитории.
Обросимов принадлежал вообще к самому левому флангу и науськивал группу на самые резкие выступления даже на съезде. Группа была арестована вся, кроме двух рабочих, которых не было в городе, и Обросимова, объяснившего, что его не было дома. Председатель группы Гвоздев не убедился подозрениями Гучкова и доверчиво считал, что Обросимов человек хороший. Гучкова же убеждало в том, что Обросимов не чист, ещё и то обстоятельство, что ему было известно, что в департаменте полиции имеется подробный отчёт о совещании, не могший пройти через канцелярию Военно-промышленного комитета. Протопопов рассказывает, что Обросимов согласился отбыть наказание, и что он, Протопопов, испросил бы у царя помилование этому сотруднику и дал бы ему возможность бежать, как это делалось обычно. Обросимов, по словам Гучкова, человек «недалёкий, неспособный, насвистанный».
Подробности совещаний группы Гучкову не известны; «к нам, говорит он, они приходили уже сговорившимися, застрельщиками»; они вошли в группу не столько из интереса к работе по обороне, сколько из-за того, что тут им представлялась единственная возможность сорганизоваться в легальной форме для преследования своих интересов.
После ареста Обросимова Протопопов боялся, что департамент полиции не будет больше получать сведений о рабочей среде. Васильев успокоил его, что сведения будут «так же, как и прежде». «Очевидно, говорит Протопопов, постоянных сотрудников в рабочей среде департамент полиции имел достаточно».
Был проект арестовать Гучкова. Царь боялся его, а Протопопов доложил, что арест только «увеличил бы его популярность», которая «будет подорвана, когда обнаружатся злоупотребления в Военно- промышленном комитете». Царь, прибавляет он, понимал, что я ему доложил правду». Г-жа Сухомлинова написала Протопопову, что «за арест секции в Царском Селе ему поставлен плюс».
Итак, Министерство внутренних дел «нанесло удар оппозиции»; однако тревожное настроение росло. Глобачёв доносит о забастовках и сходках на фабриках и заводах 31 января, 1, 3, 4 февраля. 5 февраля появляется его обширнейший и совершенно секретный доклад о «положении продовольственного дела в столице», а 7 февраля – соображения по поводу «широкого распространения спиртовых суррогатов» – лаков и политуры.
В начале февраля петербургский военный округ был выделен из северного фронта в особую единицу, с подчинением его генерал-лейтенанту Хабалову, которому были даны очень широкие права. Вот что рассказывает об этом член Военного совета генерал Фролов: «В одном из заседаний Военного совета в конце января или начале февраля в Совет был внесён доклад по Главному Управлению Генерального Штаба по отделу об устройстве и службе войск о выделении из района армий северного фронта Петроградского военного округа и о подчинении командующего войсками военному министру. По чьему желанию это было сделано, я не знаю, но внесено было неожиданно по приказанию генерала Беляева и в экстренном порядке. Мотивировалось это особыми условиями, в которых находится Петроград с его окрестностями. При обсуждении в Военном совете этого проекта последний подвергся существенному изменению, в смысле изъятия его из подчинения военному министру… Генерал Беляев согласился на сделанные изменения. Меня очень поразило это желание в проекте подчинять командующего войсками военному министру, несмотря на широкие полномочия, которые проект представлял командующему войсками по сравнению с командующими войсками внутренних округов, каковые по закону по отношению к военному министру не ставятся в подчинение. Я лично объяснил себе предоставление таких больших полномочий командующему войсками целью более успешной борьбы с рабочими волнениями».
Протопопов описывает, как он был по этому поводу у императрицы, бранил Рузского и хвалил Хабалова, настаивая на выделении петербургского округа. Хабалов являлся царю и императрице, после чего протопоповский план и был приведён в исполнение.
В докладе охранного отделения от 5 февраля говорится: «С каждым днём продовольственный вопрос становится острее, заставляет обывателя ругать всех лиц, так или иначе имеющих касательство к продовольствию, самыми нецензурными выражениями. Следствием нового повышения цен и исчезновения с рынка предметов первой необходимости явился «новый взрыв недовольства», охвативший «даже консервативные слои чиновничества»… Тщетно публицисты в газетах призывают к терпению… Никогда ещё не было столько ругани, драк и скандалов, как в настоящее время, когда каждый считает себя обиженным и старается выместить свою обиду на соседе». «Обывателя стригут по несколько раз в день, и он по своей беспечности лишь вопит к администрации: «Спасите, не дайте снять совершенно шкуру!»
Вывод доклада: «если население ещё не устраивает голодные бунты», то это ещё не означает, что оно их не устроит в самом ближайшем будущем: озлобление растёт, и конца его росту не видать… А что подобного рода стихийные выступления голодных масс явятся первым и последним этапом по пути к началу бессмысленных и беспощадных эксцессов самой ужасной из всех – анархической революции – сомневаться не приходится».
7, 8, 9, 10, 13 февраля продолжают поступать доклады о забастовках на разных заводах, сопровождающихся иногда вмешательством полиции, в которую 8 февраля на Путиловском заводе «посыпался град железных обломков и шлака».
7 февраля охранное отделение доносит, что «предстоящее 14 февраля открытие Государственной Думы создаст повышенное настроение» в столице и что, несмотря на ликвидацию рабочей группы, «ныне следует считать неизбежными стачки 14 февраля и попытки устроить шествие к Таврическому дворцу, не останавливаясь даже перед столкновениями с полицией и войсками». «С.-д. большевики, относясь к рабочей группе как к организации политически нечистой» и не признавая Государственной Думы, постановили решение группы не поддерживать, а создать движение пролетариата собственными силами, приурочив выступление к 10 февраля, т. е. к годовщине суда над бывшими членами с.-д. фракции большевиков Государственной Думы. В этот день предполагается всеобщая стачка… С.-д. объединёнцы (Междурайонный комитет) и с.-д. меньшевики (Центральная инициативная группа) вынесли решения, вполне аналогичные с большевиками»…
Глобачёв заключает свой доклад обещанием «со стороны вверенного ему отделения принять все возможные меры к предотвращению и ослаблению грядущих весьма серьёзных событий».
9 февраля в газетах появилось объявление Хабалова петербургским рабочим, сопровождённое воззванием Милюкова.
Кроме агентуры в рабочей, интеллигентской и обывательской среде существовали осведомители и в светском обществе. На двух листках от 28 января и от 10 февраля, сообщённых Васильевым Протопопову, содержатся интересные данные о графине И. И. Шереметевой, рождённой графине Воронцовой-Дашковой, которая считается «либеральной дамой»; «её увлекла мысль создать у себя влиятельный либерально- аристократический политический салон». Сообщается, что «слухи о заговоре и чуть ли не декабристских кружках в среде офицеров гвардейской кавалерии подтверждения не встречают». «Политических дам» в Кавалергардском и Лейб-Гусарском полках нет. «Нечто подобное» – салон жены бывшего кавалергарда г-жи Лазаревой, родной тётки причастного к убийству Распутина Сумарокова-Эльстона; дом её посещают кавалергарды, а иногда Родзянко, который здесь делится своими думскими впечатлениями. Кавалергарды и лейб-гусары несколько будируют на разруху и на Царское Село. Они полагают, что убийством Распутина вредные влияния не исчерпаны. Тяжело отражается на них и отсутствие побед: они «закисли»; но данных о зреющем заговоре – нет (впрочем, в одной подобной же записке без подписи от 25 января указано, что выясняются симптомы происходящей группировки офицеров гвардейских полков. Так, в настоящее время, по-видимому, «по определённому плану используется отпуск офицеров гвардейской кавалерии»; следуют подробности о лейб-гусарах, синих кирасирах и связях некоторых кругов с Родзянко).
Среди депутатов-националистов, сообщается далее, разнёсся слух, что великий князь Дмитрий Павлович убит на фронте. Графиня Игнатьева опровергает этот слух, так же, как и другие «злостные вымыслы – об отречении Государя императора от престола».
К предстоящей сессии Государственной Думы графиня Игнатьева относится спокойно, не разделяя опасений правых о «грандиозном скандале». Относительно Протопопова, который посетил её, графиня полагает, что «Россия со времени исторических людей не имела такого сильного, мужественного, православно-религиозного человека, преданного Царю и Родине», и находит, что он очень бодр, моложав и свеж на вид (интересно отметить, что Протопопов, по собственному признанию, посещал графиню Игнатьеву с тем, чтобы узнать, какие собрания у неё происходят).
Далее приводится интересное мнение графини Игнатьевой о том, что не следует увеличивать
