Бессмыслица! Мир природы не подразумевает никакого мастера, кроме самой природы, которая и создает все, что только можно в нем увидеть самого прекрасного и дивного. Бытие видимого и наблюдаемого мира куда реальнее, нежели бытие существа лишь воображаемого, которого никогда нигде не найдешь не увидишь.

Но, может быть, мир природы таков, что обязательно надо мыслить его сотворение, его создание кем-то другим? Вот основной вопрос, который дальше и исследует Мелье. Надо ли предполагать сотворение природы богом? Есть ли нечто предшествующее бытию материи? Возможно ли творение из ничего?

Надо выбирать между двумя мысленными системами: системой сотворения мира и системой естественного образования мира той же самой материей, из которой он составлен. Одинаковы ли логические трудности на стороне обеих этих систем, спрашивает Мелье, или трудности первой значительно больше, чем второй?

Теория сотворения требует доказательств, что это вечное первоначальное бытие, именуемое богом, отличается от материи, а материя не может быть вечной не может сама собой быть тем, что она есть. Это неразрешимо трудно. И, напротив, говорит Мелье, признавая одну материю за первопричину, за вечное ни от чего не зависимое бытие, можно избегнуть этих непреодолимых трудностей: «все образовалось и разместилось само собой в том виде, в каком оно находится», — если только допустить, что всемирная материя существовала вечно и сама по себе.

Что материя существует, говорит Мелье, что она не плод воображения и фантазии, в этом можно убедиться воочию. Точно так же воочию можно убедиться, что материя обладает делимостью и движением. e достаточно ли этого, чтобы считать материю бытием в целом, нельзя ли вывести из этого все вещи природы? Мировая материя, пишет Мелье, движется различных направлениях и путем сочетаний своих частей она может изо дня в день принимать тысячу различных форм. А это, говорит он, ясно оказывает, что все существующее в природе может издаваться естественными законами движения и путем сочетания, комбинации и видоизменения частей материи.

Это только первые шаги рассуждения. В дальнейшем Мелье постепенно вскрывает различные свойства и определения материи.

Так, она воспринимается с помощью чувств. Если определить бытие как материальное и чувственно воспринимаемое, то это достаточно для определения сущности природы неба и земли, всего, что они в себе заключают, или когда-либо заключали, или будут заключать, или могут заключать.

Материя протяженна. Но Мелье не согласен с Декартом и его последователями (картезианцами), которые отождествляли материю и протяженность; по-видимому, он предпочитает мнение Спинозы, что протяженность — одно из неисчислимых свойств материи.

Однако учение о материи для Мелье вовсе не самоцель. Все это вещи либо достаточно очевидные для здравого разума, либо относящиеся уже не к философии, а к разным естественным и гуманитарным наукам. Разработка материалистической философии для Мелье лишь вспомогательная задача, лишь средство доказательства ненужности, ложности другого хода мысли, ибо этот другой ход мысли, религия, стоит как величайшая помеха на пути народной революции. Уходя с головой в свои безупречные отвлеченные доказательства в пользу материализма, Мелье продолжает служить народной революции, служить своей святой ненависти к притеснителям трудящихся бедняков.

Материальное бытие не могло быть создано бытием нематериальным и божественным. Мелье изящно и неотразимо приводит к абсурду претензии богословия на то, что сила или воля бога делает вещи возможными или невозможными. Материя — самопричина; ничто в природе не может быть мыслимо как беспричинное, то есть сотворенное из ничего.

Время и пространство не могли быть сотворены: у них нет начала, они бесконечны; этому спору Мелье уделил очень много внимания.

Но естественно, что самым центром его рассуждений стал вопрос о движении. Что заставляет материю и каждую ее частицу двигаться? Необходимо ли представление о начальном первом толчке? Мелье признается, что не все в проблеме движения можно объяснить, но он ясно доказывает бесполезность и в этом случае гипотезы о боге и необходимость признать, что бытие, то есть материя, может получать движение только от самого себя.

Движение представляется при этом как механическое движение, как перемещение мельчайших частиц материи — атомов. Иногда это движение по прямой, иногда по дуге или окружности, что образует вихри материи, формирование шарообразных тел, сложных тел. Но только в этом механическом смысле понимает Мелье движение, как, впрочем, и все материалисты XVIII века.

Однако он старается охватить этой мыслью и все, даже наисложнейшие, формы движения. Так, по его мнению, существует несомненная связь между колебаниями волокон нашего мозга, беспрестанным движением находящихся там жизненных токов, с одной стороны, и нашими мыслями, с другой стороны.

Мелье выдвигает в развитие своих аргументов против существования бога множество биологических, физиологических представлений, стоящих вполне на уровне его века. То же будут усиленно практиковать и его преемники — материалисты-просветители, особенно Ламеттри. Это очень важно подчеркнуть: сам уровень науки делал знание о многих процессах природы уже настолько конкретным, что исключал прежние представления о боге.

Животные и люди, размышляет Мелье, оказались бы лишенными самодвижения, если признать, что кто-то извне придал им движение. Они не имели бы в себе начал ни роста, ни производительности, ни распада. Мало того, существо, придающее им движение, должно было бы в совершенстве знать устройство всех этих больших и малых удивительных механизмов во вселенной и обладать способностью ловко, сильно, тонко, проницательно, тщательно подбирать, приспособлять, соединять, располагать и связывать каждую часть материи, чтобы получились законченные тела, каждое согласно своей природе. В таком случае «не должно быть ни одного атома, который не получил бы все свое движение и всех видоизменений этого движения от существа, в совершенстве знающего его природу и на что он может служить. А это в некотором роде все равно, что предполагать столько богов, сколько существует атомов в материи, или предполагать, что каждый атом материи уже есть бог или содержит в себе всю природу и всю субстанцию бога. А так как всех этих атомов, составляющих самые малые части материи, бесконечное множество, то, значит, существует бесконечное множество богов, причем все эти боги тем не менее составляют одно целое и являются все вместе одним и тем же богом».

Вот образец того, как воинствующий материализм Мелье осыпает градом ударов противника, валит его с ног, топчет его.

Мелье произвел поистине исчерпывающий разгром всех сторон богословия своего времени.

Бог — бесконечно совершенное существо, всемогущее и вездесущее. Но чем выше чьи-либо совершенства, тем они, как, например, свет или тепло, явственнее и ощутительнее, — бога же нельзя ни видеть, ни ощущать. Следовательно, этого бесконечно совершенного существа нет. Невозможно также созерцать его духовно, в форме любви к нему, ибо о нем нет никаких представлений. Следовательно, и небесное блаженство духовного обладания богом после смерти является во всех отношениях противоречивой выдумкой.

Если бы действительно было божество, требующее от людей определенного поклонения и культа, то оно и потребовало бы этого со всей ясностью. Между тем по главным пунктам веры и культа люди никак не могут согласиться между собой. Тут Мелье с охотой возвращается к вопросу о множественности религий в мире, включая мусульманство, буддизм, конфуцианство.

С великолепной силой разбивает Мелье доводы богословия, будто для того бог и делает несовершенными творения этого мира, чтобы через их несовершенство в конце концов постигалось совершенство его самого. «Что сказали бы вы о государе или монархе, который позволил бы опустошить свои владения или владения своих соседей, чтобы обнаружить дотом силу своего могущества? Что сказали бы вы о враче, который напустил бы заразные заболевания, чтобы показать свое умение лечить их? Что сказали бы вы о судье, который провоцировал бы преступления и затем предавал строгой каре совершивших их, чтобы явить этим свое правосудие?»

Огромное приложение, или, если угодно, небольшой дополнительный трактат, Мелье посвятил обзору ошибочного и истинного в философии Декарта и его последователей-картезианцев. Этот малый трактат — творение высокого мастерства. Безупречно доказана нелогичность той уступки, которую делает Декарт богословию, усматривая нечто сверхъестественное, божественное в способности нашего ума мыслить