– Ты умеешь плавать? – окликнул Дарий жену, поскольку сам плавать не умел.

– Не думаю, что здесь очень глубоко, – спокойно отозвалась Атосса и принялась раздеваться.

Ее спокойствие понравилось Дарию.

Сняв с себя все одежды, туфли и даже золотые украшения, Атосса завернула все это в свой легкий плащ и негромко крикнула мужу:

– Лови!

Размахнувшись, она легко перебросила сверток через бассейн прямо в вытянутые руки Дария. Затем, держась руками за край бассейна, Атосса вступила в воду сначала одной ногой, потом другой. Нащупав дно, царица осторожно двинулась к противоположной стороне бассейна, откуда за ней наблюдал Дарий. Вода доходила ей до пояса. Посредине было значительно глубже. Атосса скрылась в воде по самые плечи, однако продолжала двигаться без охов и испуганных возгласов. Дальше опять стало мелко. Сначала вода доходила Атоссе до груди, потом – до талии и, наконец, поднялась чуть выше колен.

Дарий протянул Атоссе руку и помог ей выбраться из бассейна.

Атосса благодарно улыбнулась ему.

Ее нагое тело отливало нежной прохладной белизной. Ярким контрастом этой белизне служили розовые соски на женских грудях, слегка вздернутые и упругие.

Атосса принялась вытираться тем, что у нее было из одежды, чуть изгибаясь и наклоняясь вперед. При этом округлости ее крепкого тела, мокрые волоски на лобке и эти подрагивающие груди пробудили в Дарий необычайно сильный позыв плотского влечения.

Дарий живо скинул с себя непривычную для него вавилонскую одежду и нетерпеливо повлек Атоссу к ложу, попросив ее распустить волосы. Атосса повиновалась. С распущенными волосами, такими густыми и пышными, царица была божественно прекрасна.

Покрывая жадными поцелуями лицо еще совсем недавно такой недоступной ему женщины, Дарий совсем забыл про Статиру. Он кусал эти нежные покорные плечи, белую шею и грудь, целовал полураскрытые уста, стонал от непередаваемого удовольствия – такого с ним еще не бывало!

«Что со мной? – думал Дарий, соединяясь своим естеством с влажным чревом Атоссы. – Я схожу с ума от любви или вожделения?»

Он буравил ее своим жезлом, не чувствуя усталости, видя перед собой эти колдовские женские очи и алые губы, из которых то и дело вырывались стоны непередаваемого блаженства.

Бывают женщины, словно созданные для совокупления, они даже как-то особенно подчеркивают это своим обликом и кокетливым поведением. Они соблазнительны и легкомысленны, с ними легко разговаривать ни о чем, позволять себе вольность рук и речей, благо им это очень нравится. Но бывают и другие женщины. Они привлекательны, сексапильны, однако умны и недоступны. Их взгляд обладает такою властностью и силою, что далеко не всякий мужчина, даже будучи во хмелю, осмелится сунуть руку ей под платье или просто коснуться волос. В манере держаться у этих женщин присутствует природная царственность. Их нагота сродни священным храмовым предметам, которые можно лицезреть, но дотрагиваться до них не позволяет душевный трепет. Все грубое и пошлое, неизбежно сопутствующее половым связям, при взгляде на такую женщину рассыпается в прах перед ее недоступностью и возвышенным очарованием. Даже намек на обладание такой женщиной кажется непростительной дерзостью. Зато ее ласковое прикосновение, слово и тем более поцелуй могут подарить мужчине такие незабываемые эмоции, что его благодарности не будет предела. О большем он просто не осмелится и мечтать, ибо это все равно что смертному посягнуть на ложе богини. Именно к такому типу женщин принадлежала Атосса.

До сего случая Дарию не приходилось целовать Атоссу и тем более с такой необузданной страстью обладать ею на ложе. До этого у них была всего одна ночь, и тогда Дарий был так робок, нерешителен и скован пред дочерью Кира, допустившей его к своему телу, что еле-еле завершил начатое. Если бы Атосса в тот раз не смотрела на Дария так пристально своими проницательными отцовскими глазами, то он, конечно же, был бы посмелее.

Однако в эту священную ночь Атосса изменилась, была покорна и нежна, а может быть, и Дарий сам стал другим после всего пережитого за последние месяцы и дни. Он уже не испытывал прежней робости пред этой женщиной, его сжигал огонь желания обладать именно ею, такой недосягаемой раньше. И взгляд ее больше не смущал его, – напротив, только возбуждал все сильнее.

– Какая чудесная ночь! – прошептал Дарий, откинувшись на подушки рядом с Атоссой. – Я чувствую себя богом. Нет – священным Тельцом!

– О, сравнение уместно, мой государь, – восхищенно промолвила Атосса, приподнявшись на локте и ласковыми пальцами коснувшись обмякшего полового органа мужа. – Вот увидишь, мой повелитель, я рожу тебе дивного мальчика. Мое тело полно жизненных соков, и оно жаждет впитать твое семя, дабы произвести здесь новый росток жизни. – Атосса указала на свой живот. – Этот будущий мальчуган укрепит славное древо династии Ахеменидов. Быть может, наш будущий сын своими деяниями затмит все деяния великого Кира, своего знаменитого деда. Если, конечно, раньше это не сделает мой богоподобный супруг. Царю не обойтись без громкой славы, тем более персидскому царю!

И Атосса с гибкой грацией пантеры вновь потянулась всем телом к мужу, придерживая одной рукой золотистую волну своих спутанных волос, и снова самозабвенно отдалась ему.

«Она не может говорить о пустяках даже в постели, – улыбнулся про себя Дарий, засыпая уже под утро, устав от бурных ласк. – Ее голова постоянно занята мыслями о великом. Необыкновенная женщина! Вся в отца!»

Дольше оставаться в Вавилоне Дарий не мог. В Эламе объявился еще один самозванец, провозгласивший себя царем эламитов под именем Умманигаша. По слухам, войско самозванца уже захватило Сузы. Мегабиз и Аспатин едва ли не на коленях умоляли Дария выступить в поход. На этом же настаивал мидиец Тахмаспада.

Оставив в Вавилоне Гобрия с сильным отрядом, Дарий повел свое войско к Сузам.