зодчими ровная платформа.
Одновременно шла работа по сооружению опорной стены парадной лестницы; без такой лестницы не обходился ни один из дворцов мидийских и персидских царей, а первыми это начали делать еще эламиты в пору своего могущества. Мидяне и персы, долгое время находившиеся под властью эламских царей, постепенно переняли у своих покорителей не только форму клинописного письма, но и все архитектурные навыки.
Строители и рабы, согнанные сюда из всех покоренных Дарию стран, трудились полгода, не покладая рук. Тысячи людей вручную дробили каменную породу, до основания срывали холмы, прокладывали дороги от места строительства до каменоломен. Главную дорогу тянули к Пасаргадам, по ней персидский царь два- три раза в месяц наведывался к месту будущей столицы, чтобы увидеть произошедшие на плато перемены.
Когда была сооружена огромная, ровная как стол площадка, по форме напоминавшая правильный четырехугольник, приступили к ее отделке. Необходимо было проложить туннели для дренажной системы и водосточные канавки – их нередко приходилось вырубать прямо в горной породе. Одновременно началось сооружение большой каменной цистерны для запасов пресной воды.
В северо-западном и северо-восточном углах обширной террасы были заложены две цитадели.
Вскоре Дарию пришлось перебраться в Экбатаны.
Неподалеку от Экбатан, на одном из отрогов горной цепи Загроса, царскими, приближенными была облюбована высокая скала, рядом с которой пролегала дорога из Мидии в Элам и Месопотамию. На этой скале, после того как Дарий осмотрел ее, было решено на огромной высоте высечь изображение Дария, побеждавшего своих врагов, и царского покровителя – Ахурамазды. Рядом следовало поместить надпись, повествующую о воцарении сына Гистаспа и обо всех одержанных Дарием победах.
Для этой цели были привлечены самые лучшие резчики по камню из Египта и Вавилона.
Чтобы подняться на нужную высоту, пришлось пробивать в каменной скале ступени, а на узком утесе установить деревянные подмостки для работников, которым предстояло шлифовать большой участок скальной поверхности, прежде чем заняться сооружением барельефа и высекать необходимые клинописные письмена.
Если ступени наверх пробили довольно быстро, то дальнейшие работы продвигались очень медленно, в силу того, что камнетесам и резчикам приходилось постоянно проявлять величайшую осторожность, дабы не сорваться вниз с головокружительной высоты.
Гистией, обучивший Дария игре в петтейю[143], однажды предложил царю сыграть с ним на какую-нибудь вещь или на загаданное желание.
Дарий согласился, заметив при этом, что вещь не должна превышать стоимость одной серебряной монеты, а желание не должно быть неприличным.
После обеда царь и милетский тиран сели за игру.
В двух первых партиях Дарий довольно легко обыграл Гистиея и, смеясь, потребовал у того две серебряные драхмы[144].
– Видишь, Гистией, даже на досуге я забочусь о пополнении своей казны, – пошутил Дарий, подбрасывая монеты на ладони.
После долгой и упорной борьбы третья партия завершилась вничью. В четвертой – удача была на стороне Гистиея.
– Тебе вернуть одну драхму или у тебя есть какое-то желание? – спросил царь у милетца.
– У меня есть желание, государь, – ответил Гистией. – Причем очень давнее желание.
– Говори, я слушаю тебя, – промолвил Дарий.
– Царь, мне хотелось бы хоть одним глазком взглянуть на твою сокровищницу, – слегка волнуясь, сказал Гистией. – Надеюсь, в этом нет ничего постыдного?
– Какую из сокровищниц ты хотел бы увидеть, друг мой? У меня их несколько, – пояснил Дарий. – Самая большая сокровищница находится в Сузах. Еще одна – в Вавилоне. Две другие – в Пасаргадах и здесь, в Экбатанах. Какую тебе показать?
– Здешнюю, – сделал выбор Гистией.
Дарий вызвал Аспатина и повелел ему проводить Гистиея в казнохранилище.
– Покажи ему все, что он пожелает увидеть, – добавил при этом царь.
Аспатин покорно склонил голову, однако при этом не мог скрыть своего удивления.
– За что тебе такая милость, Гистией? – спросил Аспатин, ведя эллина в дворцовую цитадель мимо молчаливой стражи в длинных кафтанах.
– За мое умение играть и проигрывать в петтейю, – с насмешливым самодовольством ответил Гистией.
Аспатин окинул грека неприметным взглядом, отметив про себя: «А он, похоже, хитер и двуличен, наш милетский друг!»
Сокровищница представляла собой несколько больших помещений, соединенных одним общим проходом.
Шагая по этому проходу, Аспатин зажигал факелом алебастровые светильники, стоявшие попарно возле высоких дверных арок.
Шаги и голоса гулко отдавались под высокими сводами. Окон здесь не было, лишь в двух местах в потолке имелись воздушные колодцы, закрытые решеткой.
Увидев стоявшие вдоль стен сундуки, большие и не очень, Гистией стал просить Аспатина открыть хотя бы один из них. Аспатин сбил с крышки глиняную печать и поднял ее. Груды серебра, золота и драгоценных камней волшебно засверкали пред жадным взором Гистиея, который от переполнявшего его восторга и
