Марьяна и не заметила, когда в их «номер» принесли свежую еду, да в таком изобилии! Наверное, пока Рэнд таскал ее по саду…
И вдруг ужасно захотелось есть, она взяла сыру и финик, но тотчас поняла, что не сможет проглотить ни кусочка. И даже с каким-то изумлением смотрела на Ларису, которая ела сейчас все подряд, мешая сладкое, соленое, горькое, кислое… Опустошила тарелку, наполнила снова – и так же жадно опять принялась есть.
Случайно поймала взгляд Марьяны, передернула плечами:
– Господи, ну чего ты уставилась? Из-за тебя кусок в горло не лезет. Не понимаешь, что ли, – я двое суток не ела, только пила и… ну, понятно. А еда, говорят, лучший транквилизатор.
Марьяна со стыдом отвела глаза. Да уж… кому-кому, а Ларисе транквилизаторы нужны. И чем больше, тем лучше.
Наконец Лариса отодвинула тарелку, с явным сожалением поглядев на опустевшие блюда:
– Все. Сейчас лопну. А знаешь, и правда легче стало… Только в животе тяжелее. – Она хихикнула. – Я вообще люблю, когда всего на тарелке много – и разного. Первое, второе и третье вместе. Чтоб все сразу!
«Она же еще пьяная, – поняла Марьяна. – Она еще не в себе!»
Лариса оперлась на локти, прижала ладони к щекам.
– Тебе противно? – Голос ее звучал глухо. – Но, может быть, выпивка меня и спасла. Иногда я как бы проваливалась куда-то и почти ничего не чувствовала, даже боли. Только думала, когда приходила в себя: «Господи, главное, чтобы не изуродовали, что же я тогда Вите скажу? А так, может быть, он и не догадается, не узнает никогда!»
«Не догадается, – кивнула Марьяна. – Не узнает. Никогда…»
– Наверное, тебе это покажется странным, но для меня всегда было необыкновенно важно, что думает обо мне Виктор. – Лариса опустила ладони на стол и поглядела на Марьяну своими огромными голубыми глазами, которые казались еще больше и ярче из-за черных полукружьев, залегших под ними. – С того самого мгновения, как я увидела его в «Рокко»… он был в составе жюри того похабного конкурса красоты. Господи, какое время! До чего не складывалась жизнь! Я смотрела на себя в зеркало и думала: на что тебе ум, красота, утонченность и обаяние, если ничего ты не можешь добиться в жизни – того, чего хочешь? Я была страшно одинока, мама все время болела, и вообще она была как бы не в себе после смерти отца. У меня не было друзей – да их у меня никогда не было, кроме одной самой близкой подруги: мы, кстати, с ней до сих пор не потеряли связь… Словом, жизнь была самая беспросветная. И я решила совершенно изменить ее. У меня кое-что было, кое-какие сбережения, ну, я подошла к делу серьезно. Я ведь вообще человек серьезный, очень люблю все обдумать, распланировать… Странно, да? – Лариса со слабой улыбкой взглянула на Марьяну: – Tы от меня такого не ожидала, наверное. Меня почему-то все считали засоней, ленивицей. Надежда, например… царство ей небесное, бедняжке! Без памяти любила она Виктора, без памяти… и без надежды.
Лариса с грустной улыбкой покивала Марьяне, как бы извиняясь за невольный каламбур.
«Значит, про Надежду ей уже сказали, – поняла Марьяна. – А про Виктора вряд ли. Рэнд ведь должен хотя бы для приличия время выждать. Я «выдала» Виктора примерно час назад. Пока съездят на ту виллу, пока там то да се, – ее передернуло, – нет, не успели бы еще обернуться. Хотя зачем Рэнду стараться, соблюдать какой-то декорум? Плевать ему на то, что действия его могут показаться идиотскими. Он ведь не убийство в Восточном экспрессе организует, а шьет белыми нитками то, что уже давным-давно сшито. Ну а если Ларисе сообщили про Виктора – то сказали и про то, кто выдал его?»
Нет, Лариса скорее всего не знает о «предательстве». Не так она держалась бы, если б знала! Не болтала бы доверчиво и безмятежно, словно приглашая Марьяну полюбоваться романтической историей ее брака!
– Ну вот. Я распланировала: или возьму первое место на конкурсе, или… ну, не знаю! Утоплюсь, к примеру. Проштудировала массу журналов, прочла все, что могла, о конкурсах красоты, о топ-моделях. Съездила в Москву к хорошему фотографу, заказала такой портофолио, что здесь все рухнули! Правда, он влетел мне в копеечку… вернее, в доллар. Но цель оправдывала средства. Конечно, я четко знала: чтобы выйти в финал, надо переспать с тем-то и тем-то, а для победы… говорят, для победы за ценой не стоят, но до чего же мне было противно! Бог миловал: Виктор рассказывал, что как только увидел меня на предварительном отборе, сразу дал дикую взятку руководителям – меня и отвели от участия. Но к тому времени он уже сделал мне предложение, так что я немного потеряла. – Она опять хихикнула. – Вот только портофолио псу под хвост.
Наконец-то Марьяна сообразила, откуда взялись те прельстительные фотографии Ларисы, которые украшали офис Виктора. Крепко же любил он свою красавицу жену, что не мог расстаться со своей звездою надолго, хоть бы на день! И оживи он сейчас – невыносимо было бы ему увидеть, какой ее отпустили от себя бессердечные, ненасытные самцы. Может, даже и хорошо, что он этого не увидит, не узнает. Нелегко такое знание о своей жене перенести мужчине, даже столь любящему, как Виктор. Может, даже и лучше… что все так оборачивается.
Марьяна яростно стиснула руки. Да она с ума сходит?! Уж как-нибудь пережил бы все эти страшные известия Виктор – если бы ему только дали такую возможность. Но… не дали!
И вдруг Марьяна заметила, что Лариса уже не бормочет зажмурясь, а внимательно смотрит на нее.
Странный это был взгляд. Как бы недоверчивый.
– Марьяна, это правда, что мне сказали? – тихо проговорила Лариса. – Я подумала, они совсем сломить меня хотят…
– Что тебе сказали? – с трудом выговорила Марьяна, вся сжимаясь от того, что ей предстояло услышать.
– Что Виктор убит. И все остальные – тоже. И что взяли их только благодаря тебе.
Хоть и готовила себя Марьяна внутренне к этому обвинению, она не ожидала, что Рэнд «введет его в обиход» так быстро. И опять какое-то детское негодование, сродни обиде, всколыхнулось в душе. Почему Рэнд решил все это свалить на нее? Что она ему сделала? Небось если даже Марьяна решилась бы молчать и была убита, он все равно именно на нее навесил бы это предательство! Ну конечно, трудно поверить, что можно чего-то добиться от Надежды, а вот от этой слабачки, которая вечно замирает от страха и то и дело