– Обходим пирамиду! – крикнул Мисюк в микрофон. – Плавненько! Проходим под ней! Отлично!

Вместо размашистого кросс-шассе пришлось сделать коротенький каблучный поворот и, перейдя в променад, начать все сначала. Майя бросила на Сергея отчаянный взгляд и выдохнула сквозь зубы:

– Веди ты, иначе запутаемся! Делай что хочешь!

– Азазелло! – закричал тем временем Мисюк. – Бери каталку, вези Геллу в ритме танго!

Сергей едва успел уберечь Майю от столкновения с больничной каталкой, которую откуда ни возьмись вытолкнул на сцену худой маленький актер, игравший Азазелло. Девушка в чрезмерно короткой юбке лежала на каталке и делала бедрами «восьмерку» то вправо, то влево, тоже в ритме танго. Азазелло помирал со смеху, заглядываясь на ее широко раздвинутые, обтянутые черными колготками ножки.

– Гелла, перевернись на живот! – азартно заорал Мисюк. – Да прижмись писькой, прижмись покрепче и двигай, двигай задницей!

Сергей наступил Майе на ногу и увидел, как ее сильно открытые, изящные плечи побагровели.

– Ма… Матерь… – выдохнула Майя, напомаженными губами уткнувшись в сорочку Сергея при внезапном повороте: Азазелло словно не замечал танцующих и мотался со своей каталкой по сцене, как цветок в проруби.

– Азазелка, уйди, – рассердился Мисюк. – Оставь Геллу, пусть она сама дрочит.

Точеный носик и виски Майи покрылись бисеринками пота.

– Танцуем, танцуем! Это гениально! – выкрикнул Мисюк. – Вася, смотри, чтобы музыка ни на минуту не прекращалась. Какая музыка!.. Танцуем! Брависсимо! Теперь реплика Мастера.

Он махнул рукой плотному, очень кудлатому парню, который примостился на верхней приступочке колченогой стремянки.

– Было десять часов утра, – произнес тот скучным голосом и зачем-то принялся заплетать волосы в косичку.

Мисюк внезапно ринулся на сцену и остановился рядом с актером, который отпрянул от него с явным испугом и едва не свалился со стремянки.

– Не так! – проорал режиссер, потрясая над его головой кулаками. – Не так! Это все г…!

Ах какой аккордеон в «Санта-Монике», какой божественный звучит аккордеон!

– Танго продолжается! – прокричал Мисюк. – На разрыв аорты, поняли? А Мастер у нас сходит у ума! Было – десять – часов – утра! – взревел он, истерически чеканя каждое слово. – Ну! Повтори, мудак!

Майя сбилась с шага и с силой врезала Сергею коленом куда не следовало.

«Вот так вот и лишают людей потомства!» – успел подумать он, вздергивая Майю в контр-чеке.

– Было десять часов утра, – пробурчал актер, стыдливо отводя глаза.

– Не та-ак! Вбирай зло в себя! Перед нами еще один аспект русской драмы – интеллигент, больной психически. У него делириум, ты понимаешь? Нет, у него ломка наркотическая, как у самого Булгакова, который не мог жить без морфия!

– Серьезно, что ли? – удивился Сергей, делая рискованный твистовый поворот.

Майя испуганно взглянула ему в глаза:

– Тише!

Можно было не бояться: их разговор потонул в занудном:

– Было десять часов утра! – и истерическом крике Мисюка:

– Да что ж ты сделал со своим сердцем, б…, что не можешь этих слов прочувствовать?

– А что там у них было такое особенное, в десять часов утра? – шепнул Сергей, едва шевеля губами, и Майя пожала разгоревшимся плечиком:

– По-моему, кто-то попал под трамвай. Но если сюда притащат еще и трамвай, нам уж точно негде будет повернуться. Может, лучше румбу им предложить? Она компактная, не то что…

Фэлловей-фор-степ удалось станцевать, только чудом не задев одну из стоек пирамиды.

– Было десять часов утра…

– Руки должны дрожать! – Мисюк выставил вперед ладони, и Сергей, обходя Майю в левом повороте (дама сбоку), увидел, как у режиссера вдруг мелко затряслись и руки, и плечи. – Ты им говоришь – не дрожите, а они дрожат! Ты им говоришь – не дрожите! А они дрожат! И не мусоль ты эту косичку, ты рвешь на себе волосы! Ну! У тебя падучая, ты должен вызывать ее, как Федор Михайлович Достоевский! Давай! Давай! Убью сейчас!

– Было! Десять! Часов! Утра! – взвыл актер, словно раненый бык, и трясущимися руками принялся быстро-быстро рвать на себе волосы, брезгливо отбрасывая то, что налипало на пальцы.

– Гениально, – тихо сказал режиссер и рухнул на стул, оказавшийся здесь очень кстати: казалось, что иначе он просто грянулся бы наземь. – А теперь лезь на пирамиду.

Всклокоченный, потный, страшный, актер-Мастер ринулся наперерез танцующим, и произошло неминуемое столкновение.

– Классика! – воскликнул режиссер. – Супер! А ну, повторите!

Повторить удалось только с третьего раза.

– Закидывай, закидывай на него ножку! – возбужденно подскочил Мисюк к Майе. – Как панночка на Хому Брута – закидывай!