– Ты больна? – растерялась Анастасия.

Ну конечно, она больна, вот от чего так пожелтела и иссохла!

– Почему же… – Хотела воскликнуть: «Почему же Алексей Федорович не пригласит для тебя лекаря Линзея? Государь не стал бы перечить». Но она постыдилась намекнуть на особые отношения между Магдаленой и Адашевым и оговорилась: – Не худо бы прислать к тебе царского врачевателя. Он человек искусный во всех хворях!

– Благодарю, – наклонила Магдалена голову. – Благодарю за милость, но… измерены часы мои и мучить себя излишне просто не желаю. Оставим это. Не затем я к тебе пришла, моя дорогая, любимая царица, чтобы о хворях-болячках говорить. Хочу вернуть кое-что. Ты меня небось в воровках числишь!

Анастасия нахмурилась, недоумевая, а Магдалена достала из складок своих одежд малую коробчонку, всю унизанную жемчугом и золотыми звездками. Анастасия и притихшая Юлиания ахнули в два голоса при виде такой красоты. На крышке выложен крошечными камушками лик святой Марии Магдалины – меленько, но до того искусно и четко, что дух захватывает!

Насладившись изумлением зрительниц, Магдалена осторожно открыла коробочку – и Анастасия ахнула вторично, увидав лежащие на бархате серьги.

«О… о, какие серьги! Двойчатки, да с бубенчиками! Новые?» – словно бы прозвенел в ее ушах возбужденный девичий голосок, и она тихо, растроганно засмеялась:

– Неужели те самые?

– Они, они, – смущенно кивнула Магдалена. – Помнишь тот вечер? Я их как раз примеряла, когда прибежал твой брат и сообщил, что пришли царские смотрельщики. От волнения забыла я серьги снять, а потом мы с тобой больше не виделись…

«Да, ты исчезла именно в тот вечер. Адашев тебя сманил!»

Анастасия осторожно вынула из ушей свои тяжелые трехъярусные серьги, на которых золотые бубенчики чередовались с изумрудными кругляшами и жемчужными низками, а вместо них вдела принесенные Магдаленой. Руки у нее дрожали от волнения, Анастасия даже слегка оцарапала мочку, но не ощутила боли под восхищенным взглядом Магдалены.

– О, Стася… – выдохнула та. – До чего же ты хороша! Ну совсем как прежде!

Умилившаяся Юлиания поднесла царице зеркало, и Анастасия поразилась своей цветущей красоте. Куда пропали хвори последних месяцев? Неужто серьги вернули былую молодость и здоровье? Или это заморское стекло льстит ей?

Задорно тряхнула головой и усмехнулась, благодарно глядя на Магдалену:

– Спасибо тебе.

Та улыбнулась, поклонилась в пояс:

– Дозволь мне теперь удалиться.

На миг Анастасия растерялась. Так жаль расставаться снова – надолго ли? Наверное, навсегда! Но тут же неприятное, лживое лицо Адашева встало перед ее глазами – и бесповоротно отделило от подруги и сочувствия к ней.

– Иди, коли так. Бог с тобою! Возьми вот это от меня – на память.

Анастасия чуть не силой всунула в руки Магдалены свои драгоценные серьги. Та попыталась спорить, но царица нахмурилась:

– Возьми, сказано! Ну, прощай. Будь здорова, а коли надумаешь позвать государева лекаря, только скажи!

Магдалена, подрагивая губами, вгляделась в лицо подруги, потом кивнула молча и резко повернулась к дверям. Подол ее одеяния взвился-взвихрился, и Анастасия увидела: башмаки Магдалены подняты на высокие, не менее чем в пядь, каблуки. Так вот почему она казалась такой высокой!

И тотчас вспомнилось, о чем еще они говорили с Магдаленой тем судьбоносным зимним вечером.

«– О… о, какие серьги! Двойчатки, да с бубенчиками! Новые?

– Тетенька подарила к Рождеству.

– Больно рано! До Рождества-то еще седмица!

– Она к старшему сыну отъехать задумала. Сын ее – пронский воевода.

– Курбский? Так он твоя родня?!

– Ну да, мы с ним троюродные. И его матушка, и моя – Тучковы урожденные. А ты его знаешь, что ли, Андрея Михайловича?

– Не знаю, но видела. Красавец писаный! Галантен, как настоящий шляхтич, знает обхождение с дамами, по-польски говорит. Даже и по-латыни изъясняется!»

Анастасия сердито тряхнула головой. Серьги, минуту назад вызывавшие столько приятных чувств, показались вдруг нестерпимо тяжелыми. Она совсем забыла: ведь это подарок матери Курбского – все равно, что его самого! Нахмурилась и уже подняла руку, чтобы снять серьги, которые вдруг стали немилосердно оттягивать уши, да застыдилась Юлиании. Так и проходила в них до вечера. А поутру вспомнила, какой красавицей гляделась в них, – и надела снова.

Споры о том, куда царю посылать войско, между тем продолжались.

В Малой избе твердо стояли за Крым. Иван Васильевич и верные Захарьины, а также Басманов, который в последнее время опять приблизился к царю, возражали, что нечего и думать Москве справиться с Крымом, вассалом Турции, бывшей в ту пору сильнейшим и грознейшим государством. Вдобавок ко всему, на всем протяжении от Руси до Крыма лежала Дикая степь и являла собой неодолимое препятствие на пути к завоеванию острова. Иван рвался на запад: Ливонский орден мешал торговле Руси с другими странами, а выйдя к Балтийскому морю, можно было общаться с заезжими купцами без тягостного посредствия