Иван проводил меня в прихожую и без труда взломал крышку длинного облезлого ларя.

– Ну вот, – сказал он. – И готово!

Я откинул крышку рундука и стал рыться в старом рваном тряпье, наличие которого ни в коем случае не уличало его владельца в преступном умысле. Если не считать некоторых вещей, которые скорее говорили в пользу актерских пристрастий Рыжова, таких, как накладные бороды, парики и тюбики с краской.

И все-таки что-то подстегивало меня в моем стремлении раскопать в этом ящике какой-либо необычный предмет, доказывающий причастность квартиросъемщика к убийству Виталия. И чутье, разумеется, меня не обмануло. Я обнаружил у рундука двойное дно! Что-то в этом роде я и предполагал увидеть.

Мне с трудом удалось приподнять деревянную крышку, и я постарался закрыть собой то, что лежало в ящике от глаз любопытного Ивана.

– Что там? – поинтересовался он, стараясь заглянуть мне через плечо.

– Не твое дело! – довольно грубо ответил я.

Иван почувствовал что здесь что-то не так, и инстинкт самосохранения подсказал ему, что лучше не ввязываться в эту историю.

– Да ладно, – махнул он рукой в мою сторону и вышел из коридора, оставив меня с моей страшной находкой наедине, которая и обрадовала, и испугала меня одновременно. Она только подтверждала самые мои худшие опасения.

На дне рундука был спрятан масонский фартук. Я потрогал его руками и почувствовал легкую дрожь, пробежавшую у меня по телу. Масон – убийца! Предатель! – вопил мой внутренний голос. Человек, которому не будет прощения.

Красная подкладка у фартука говорила о том, что владелец его был по меньшей мере мастером в сложной иерархии Ордена. Здесь же я обнаружил еще несколько ритуальных предметов, один из которых представлял из себя кубический камень – масонскую святую святых! Это был гексаэдр – символ совершенства, к которому стремился каждый масон.

Насколько мне было известно, культовые предметы обычно хранились под замком, и их строго-настрого запрещалось выносить из ложи. Видимо, этот человек должен был в спешке и тайным образом покинуть орденское собрание, поэтому он и не сдал хранителю церемониальные вещи. Иного объяснения случившемуся я просто не находил.

Теперь мне предстояло решить, что же делать с обнаруженными предметами. Если мои рассуждения верны, то не оставалось ничего иного, как передать находку Кутузову. А если я пошел по ложному следу?

Об этом было даже страшно подумать! Вдруг этот мнимый Данила выполняет какое-то очень важное масонское поручение! Но тогда зачем он выкрал через тетю Пульхерию письмо Виталия, в которым покойный предупреждал о нависшей над ним опасности? Если тайное поручение касалось и Строганова, то Кутузов обязательно должен был меня об этом предупредить! Итак, выходило, что я все-таки шел по верному следу.

– Иван! – позвал я хозяина.

– Барин? – живо откликнулся он.

– У тебя не найдется какого-нибудь мешка?

– А как же? Знамо дело, найдется! – Ему было в радость мне услужить, вероятно надеялся еще как- нибудь поживиться!

Он хлопнул дверью и скрылся в какой-то комнате, о существовании которой я до сего момента и не подозревал. Мне же удалось сложить фартук подкладкой вниз, так, что непосвященному было бы сложно догадаться, что это за предмет скрывается у меня под мышкой. Внутрь его я завернул кубический камень и сунул фартук в холщовый мешок, который принес мне окончательно протрезвевший хозяин.

Да, Иоанну Масону в своем труде «О познании самого себя» не приходилось описывать подобные вещи. Он и представить себе не мог, чем иной раз приходилось заниматься его верному и преданному последователю.

Когда я вышел из дома, над Санкт-Петербургом сгустились сумерки. Они были белыми и прозрачными, словно хрусталь, зыбкими, будто облако, и туманными. Любимое время воров и всякого рода проходимцев, излюбленное время масона Кольцова Якова, сына Андреева.

Я вернулся домой вне себя от переполнявшей меня тревоги. Моя ноша тяготила меня, я не знал, что делать с холщовым мешком, обжигающим руки.

Меня встретила Мира, обрадованная уже и тем, что я жив и здоров.

– Яков Андреевич, вы заставили нас поволноваться! – восклицала она. – Горничная Аксаковой прибегала, спрашивала, как вы доехали, и велела передать на словах от Анюты, чтобы вы особо об этом деле не беспокоились. На досуге подумав, она решила, что не стоит вам этим докучать! Дело-то прошлое! Не хочет Анюта тревожить тетю Пульхерию, очень ей эта история не нравится! Вот мы и забеспокоились, вы-то уже который час неизвестно где пропадаете!

В Мириных глазах светилась искренняя тревога. Я испытывал к ней в некотором роде чувства отеческие и считал себя ответственным за ее судьбу. Потому ее участие меня несказанно растрогало.

– Ничего же не случилось, – я потрепал индианку по прекрасному смуглому плечу. – Если бы грозила опасность, ты бы почувствовала…

– Но она грозит! – воскликнула Мира, и щеки ее стали пунцовыми, как тонкое шелковое платье. – Я же говорила про меч!

– Про что? – поначалу я и не сообразил, что речь идет о дамокловом мече, увиденном индианкой во время ее незабываемого сеанса гадания. А что, если надо мной и впрямь нависла ужасная, все время грозящая опасность?! Но я был не в силах что-либо изменить, не в силах потягаться с Судьбой! Да и хотел ли я этого? По всей видимости, нет.

Но я так и видел Дамокла на сиракузском пиру, восседаю – щего на месте тирана, и острый, заточенный меч, повиснувший над его головой на конском волосе.

Не о том ли мече Кинрю слагал свое хокку?

Только кто был тем Дионисием, на чье царское место я имел неосторожность позариться? Кому перешел дорогу Виталий Строганов? Кому в настоящий момент досаждаю я?

Его имя мне предстояло выяснить в самом ближайшем будущем!

– Человек приходил от …Кутузова, – его имя Мира всегда произносила с трудом, словно выдавливала из себя, как выплавлял из свинца амулеты ее древний слуга Сваруп. Ни один пантакль не давался индианке с таким трудом, ни одно заклинание!

– И что он велел мне передать? – спросил я серьезно.

– Что Иван Сергеевич изволит навестить вас сегодня вечером, – процедила Мира сквозь зубы, – и что разговор пойдет о важных вещах.

В том, что разговор предстоит серьезный, я и не сомневался. Не в привычках Ивана Сергеевича наведываться ко мне по пустякам, да и ход моего расследования подтверждал справедливость этого утверждения.

– Яков Андреевич, – обратилась Мира ко мне. – Хотите, я заварю ваш любимый чай? – она умела делать напитки, придающие силы. Мира называла свои варева чаем, но я-то знал, что заваривала она совсем другие травы!

– Нет, – отказался я, потому что желал, чтобы голова моя оставалась ясной. Ей предстояло решить еще не одну загадку, и мне хотелось встретить Кутузова во всеоружии своего блестящего интеллекта!

Четверть часа спустя в гостиную спустился Кинрю.

– Ты можешь мне скоро понадобиться, – сообщил я ему.

– Очередная поездка? – обрадовался японец.

Я кивнул.

– Если не произойдет ничего непредвиденного, то завтра же мы отправимся в Москву!

Мира охнула:

– Неужели так скоро?!

– Мира, милая, мне уже не верится, что я привез тебя из Калькутты. Ты рассуждаешь, словно кисейная провинциальная барышня из Саратовской губернии, – начинал я потихоньку выходить из себя.

– Успокойтесь, Яков Андреевич, – кратко сказала Мира, и меня словно обдало ледяной водой. От нее так