Я промямлил:
– Хочу разобраться в причинах внезапной болезни отца. Не было ли стресса, который спровоцировал недуг?
– Какая теперь разница, Нико? – махнула она рукой. – Мы потеряли его. И нам придется привыкать к этому. И мне, и тебе. До сих пор мы оба жили, как за каменной стеной. А теперь нам надо самим о себе заботиться.
– Папа ведь не жаловался на здоровье?
– Андрей вообще никогда не жаловался, – отрезала она. – Но это не значит, что он был здоров. Семьдесят лет – не двадцать!
– Я понимаю, но…
– Ты меня обвиняешь? – вскинулась мать. – Что я недоглядела? Не заставляла его регулярно проходить медицинские обследования? Тебе отлично известно, отец не любил обращаться к врачам. Он был упрям, как бык, никого не слушал. И вот… доупрямился, – всхлипнула она.
– Успокойся, – примирительно произнес я, беря ее за руку. – Я не ищу виноватых. Я просто пытаюсь выяснить…
– Что выяснить? – перебила она. – Он умер потому, что пришло его время. Так он всегда говорил. Судьбу не обманешь.
– Да я не о том.
– А о чем?
– Ну… понимаешь, как-то все быстро произошло. Новый год, Рождество… ничто не предвещало беды, и вдруг – бац! Может, отец сильно перенервничал?
– Я не помню… – задумалась мать. – Твой отец был очень скрытным. Он считал проявление чувств слабостью, недостойной мужчины. Он не посвящал меня в свои проблемы. Оберегал.
Она прижимала кружевной платочек то к одной щеке, то к другой, промокая слезы. Я ощущал себя коршуном, терзающим голубку. В самом деле, чего я прицепился к матери с вопросами, когда ее рана еще совсем свежа. Неужели нельзя подождать?
«Потом может быть поздно, дружище, – нашептывал мой внутренний голос. – Поздно! Действуй, как подсказывает тебе сердце, и будь что будет!»
– Ты меня прости, ма, – виновато попросил я. – Тебе больно говорить об этом. Но мы должны обсудить все варианты.
Она вздрогнула и посмотрела на меня красными воспаленными глазами.
– Ты что? Какие варианты? Думаешь, его… он…
– Нет, нет, – искренне возразил я, понимая, чего она не решается вымолвить. – Речь не идет об убийстве. Папа умер естественной смертью, в этом никто не сомневается. Но… я должен знать все о его последнем годе. Я был невнимателен к нему, мы почти не говорили о серьезных вещах. Обменивались общими фразами. Доброе утро… спокойной ночи…
– Андрей был постоянно занят, – бросилась она на защиту покойного мужа. – Он работал для нас с тобой, Нико! Чтобы мы ни в чем не нуждались. Нечестно упрекать его теперь, когда он ушел.
– Я не упрекаю, – огорчился я. – Мы любили друг друга, как могли. Я рос разгильдяем и доставлял ему массу хлопот. Он заслуживал лучшего наследника.
Мать промолчала, глядя на портрет отца в траурной рамке. После сорокового дня я предложил ей убрать портрет, но она не соглашалась.
Я тоже молчал, не находя нужных слов. Она первой нарушила затянувшуюся паузу:
– Ты похож на своего отца… такой же упрямый и скрытный.
Я не стал возражать. Тем более, что и упрямство, и скрытность были мне присущи. Я надеялся, эти качества пригодятся в бизнесе. Отцу они по крайней мере не мешали преуспевать.
– Послушай… а ведь было что-то такое, – добавила матушка, наморщив лоб. – Андрюша как-то обмолвился, будто за ним наблюдают.
– Наблюдают?
– Ему казалось, что за ним кто-то наблюдает. Но кто именно… он не мог понять. Это было просто чувство… ощущение, которое его беспокоило на протяжении жизни. Он спросил, что я об этом думаю.
– И что ты ему сказала?
– Я посоветовала ему обратиться к врачу, – смущенно призналась она.
– Ты решила, что он не в своем уме?
Лицо матери, и без того покрытое красными пятнами, побагровело еще больше.
– Давай прекратим этот разговор, – испугался я.
Но теперь она сама хотела объясниться. Ее брови прыгнули вверх, губы задрожали.
– Это могли быть первые признаки паранойи. Разумеется, ничего такого я ему не сказала.
– Но подумала, да?
Она смущенно кивнула, прижимая платочек к носу.
– А что мне было думать? Правда, к врачам отец не пошел, как ты сам понимаешь. И больше у нас разговор об этом не заходил. Это
Я рассеянно кивал, думая о сестре. Обещание, данное мной отцу, жгло мне сердце. Наступил момент, когда я понял, что не имею права дальше откладывать знакомство с Анной.
В середине лета я отправился навстречу неизвестности…
Глава 3
Старый Крым
Позавтракал я в Москве, а пообедал уже в Симферополе, в буфете аэровокзала. Должен признаться, я не чувствовал вкуса еды. Мной овладело нечто наподобие лихорадки, природу которой я объяснить не мог.
Там же, в аэропорту я взял напрокат подержанную «хонду-цивик» и отправился в небольшой городок в восточной части Крыма. По дороге, для того, чтобы занять свой взбудораженный ум, я строил планы беседы с Анной, один глупее другого.
Старый Крым оказался типичным южным селением, где все подчинено летнему отдыху и приему туристов. Остальные месяцы в году жизнь здесь замирала в ожидании курортного сезона.
День выдался сырым и ветреным. Над городком плыли низкие темные тучи, деревья мокли под мелким косым дождем.
Я не без труда отыскал домик Ремизовых на узкой унылой улочке, постоял минуту, обдумывая первую фразу, которую скажу обретенной родственнице, – что-то типа: «Здрасьте!.. Вы Анна? А я ваш брат Николай…»
Разве не смешно?
Я подумал, что у отца, вероятно, были основания принять на веру заявление барышни Ремизовой о том, что она его дочь. Очевидно, она подкрепила свое заявление некими неизвестными мне доказательствами. Мысль о генетической экспертизе приходила мне в голову, но я отбросил ее как оскорбительную для Анны и памяти отца. Тем более она не получала по его завещанию ничего. Теперь ее будущее зависело от меня, и я волен поступать, как сочту нужным.
«А как же твое обещание? – проснулся во мне второй Нико, выскочка и критикан. – Как же сыновний долг перед покойным? Ты обязан выполнить последнюю просьбу отца, иначе твоя совесть будет есть тебя поедом до судного дня!»
– Черт… – выдохнул я, поеживаясь. – Эх, была не была…
С этими словами я толкнул давно не крашенную проржавелую калитку и очутился в грязном тесном дворике. Пустая собачья будка почти развалилась, дом выглядел немногим лучше. Видимо, Ремизовы едва сводили концы с концами.
Я громко, решительно постучал в обшарпанную дверь, мое сердце отчего-то сильно и быстро забилось. Прошли две или три минуты, прежде чем дверь распахнулась, и на крыльцо вышла молодая невзрачная особа, закутанная в тонкую шаль.
