Игорю все стало подозрительно: и марочный коньяк и богатая закуска, и пьяный Комаров.

Игорь не пил, а Комаров не обращал внимания на это, ему словно надо было выговориться кому-то, словно оправдаться в чем-то перед Игорем.

Потом к их столу подсел какой-то роскошно одетый грузин, который все время лез обниматься и говорил о дружбе.

Комаров же исчез, словно растворился, в дымном ресторанном воздухе. Игорю надоел грузин, его разговоры о дружбе и благодарности, и он покинул зал…

Действительно странный день. Тревожное чувство не оставляло Игоря все время, пока он поднимался на лифте.

Свет на площадке, как всегда, не горел и Корнеев решил сам сменить лампочку, прямо сейчас же.

Он открыл дверь квартиры и увидел Клавдию Степановну, стоящую на пороге комнаты.

— Ну, славу богу, явился, — она вышла в коридор, — а то тебя человек дожидался.

— Какой человек?

— Да грузинец, говорил, твой друг.

— А что же он мне на работу не позвонил?

— Звонил он тебе, часов в восемь, а тебя не было. Есть будешь?

— Пока нет, — ответил машинально Корнеев, и внезапно исчезло чувство тревоги, переполнявшее его. Сразу, начисто. Он точно помнил, что с восемнадцати до двадцати одного никуда не выходил из кабинета. Даже если бы захотел выйти, то не смог бы, потому что сидел перед ним на стуле арестованный Тохадзе.

— Он, — продолжала соседка, — больно убивался, что тебя дома нет. Посылку тебе привез.

— Какую посылку?

— Да в сумке она у него была, в черной.

— А где посылка?

— Ну, он попросился, я ему твою комнату открыла, он вошел и вышел обратно. Спасибо, мол, мамаша, и ушел.

— Клавдия Степановна, он с сумкой ушел?

— С пустой.

— Точно.

— Ну а как же?

Игорь толкнул дверь и вошел в свою комнату. Значит, здесь был человек и что-то спрятал. Что же? И вновь чувство тревоги забилось, запульсировало в нем.

Корнеев подошел к телефону и набрал номер.

— Дежурный по городу подполковник Зайцев.

— Владимир Павлович, Корнеев беспокоит.

— Привет, Игорь, что у тебя?

— Сегодня между 19 и 20 мою квартиру посетил неизвестный человек и оставил в комнате какой-то сверток.

— Да ты что, Игорек? — Корнеев почувствовал, как голос Зайцева зазвенел. — Да ты что?

— Владимир Павлович, я не шучу, примите сообщение и пришлите людей.

— Давай, — голос дежурного стал привычно сух.

— Сегодня, по словам моей соседки Клавдии Степановны Проскуряковой, между 19 и 20 в моей квартире находился неизвестный человек, предположительно грузин, который оставил в моей комнате сверток. В связи с тем, что мною ведется оперативная разработка грабителя Нугзара Тохадзе, считаю, что визит неизвестного связан с этим делом.

— Высылаю группу. Жди, — заключил дежурный и повесил трубку.

— В чем он был одет, Клавдия Степановна, — спросил Игорь.

— В костюме. Костюм голубой такой, с отливом стальным. Она продолжала говорить что-то еще, но Игорь не слушал ее. Он сел на стул, закурил и еще раз подивился странному чувству опасности, возникшему в нем впервые.

Грузин в ресторане был одет в точно такой же костюм. Потом приехала группа, появились понятые.

Из шкафа достали три бутылки марочного коньяка «Тбилиси», в диване между стенкой и подушкой лежала пачка денег, пятьсот рублей и кинжал старинной работы с гравировкой: «Ты стал нашим братом, Игорь. Семья Тохадзе!»

«Волга» Тохадзе въехала на улицу Островского. Рядом с Гурамом сидел Кравцов, сзади еще двое.

Кравцов первый увидел РАФик городской опергруппы.

— Стой! — крикнул он. — Стой! Тохадзе с удивлением посмотрел на него.

— Ты чего, Славик, дорогой.

— Все. Езжай отсюда.

— Куда?

— Куда хочешь, идиот. Опоздали мы.

Когда все уехали, Игорь сел писать рапорт на имя Кафтанова. Он писал об этом странном вечере, о звонке Комарова, о грузине, появившемся за столом, о человеке, подложившем взятку.

Ему хотелось рассказать и о том, как его обидел Громов и о стычке с Кравцовым, и о том, что вообще последнее время творится в милиции.

Но вместо этого он писал сухие служебные фразы.

Закончив писать, он взглянул на часы. Час тридцать. Последний день сентября пошел.

Корнеев усмехнулся и поставил дату.

Кафтанов вошел в кабинет Громова и увидел Кравцова, сидящего в самом конце длинного стола для заседаний.

Кравцов не встал. И поэтому Кафтанов, игнорируя его, поздоровался только с Громовым.

— Андрей Петрович, — сказал Громов, — я мужик прямой, поэтому вокруг да около ходить не буду. Твоего Корнеева во взятке обвиняют.

— Кто?

— Гурам Тохадзе. Якобы Корнеев заставил Тохадзе пригласить его в ресторан и выманил у него 500 рублей и ценные подарки. В заявлении говорится, что Тохадзе может показать, куда Корнеев спрятал деньги и ценности.

— Это ложь. Я знакомился с рапортом Корнеева. Я знаю его много лет как офицера и коммуниста…

— Эка, куда хватил. Ну зачем же патетика, Андрей Петрович. Зачем? С какой стати Тохадзе оговаривать Корнеева? Да и мало ли в наших рядах случайных людей? А потом есть неопровержимые улики.

— Корнеев человек не случайный. Он предан делу. Дважды ранен, имеет награды… — настойчиво говорил Кафтанов.

— Мы с Кравцовым тоже имеем, но не кричим об этом.

— А о ваших наградах вообще молчать надо.

— Что вы сказали?

— А то, что слышали.

— Опять, товарищ Кафтанов, вы начинаете говорить в недопустимом тоне. Я принял решение: до выяснения обстоятельств отстранить Корнеева от дела Тохадзе. Этим займется подполковник Кравцов. Он докончит все, передаст следователю.

— И получит новую награду за задержание особо опасного преступника… — прервал его Кафтанов.

— Не так уж и опасен Тохадзе, Андрей Петрович.

— Корнеев вообще отстранен от работы?