Глухие удары кувалды разбудили Джонни. С упреком посмотрел он на своего приятеля, зная, что звать его бесполезно: Жерар даже не ответит, не прервет работы. Потом он увидел свою рану. Опухоль росла, боль разлилась уже до паха. Он пощупал. Там вздулся большой болезненный узел. Джонни пришел в ужас. Он не думал, что это пойдет так быстро Напрягая все мышцы, попытался подняться, но только закричал от боли и понял, насколько он слаб: из горла его вырвался даже не крик, а писк новорожденного.
Наконец оба железных стержня укреплены в земле. Теперь Жерар вспомнил свое матросское прошлое — кем он только не был! Два полувитка — туда и обратно, — скрепить намертво затяжной петлей, и вот готов узел, узел, который чем сильнее затягиваешь, тем становится крепче. Отойдя на несколько шагов, он в последний раз оглядел все сооружение. Как будто все в порядке. Может, справа трос — ну не провисает, а так, чуть слабее натянут, но это не страшно.
Наклонившись над Джонни, все еще не пришедшим в себя, он просунул одну руку ему под колени, другую под лопатки и приподнял. Голова раненого упала на грудь Штурмера, он приоткрыл глаза, на губах его мелькнуло что-то похожее не улыбку. Потом он сказал что-то. По-румынски. Жерар ничего не понял. Опустив свою ношу на сиденье, он взялся за руль.
Начиналось самое трудное. Жерар мысленно повторил все указания, которые дал ему Джонни, прежде чем потерял сознание. В принципе должно получиться. Выхлопная труба погружена в нефть. Что ж, тем лучше — сама нефть практически не воспламенима, страшны только ее пары. Если на старте из трубы и выскочит какая-нибудь искра, она тут же погаснет в жидкой нефти. Значит, надо начинать.
Отработанный газ из выхлопной трубы прорывался сквозь нефть равномерным бульканьем, которое перекрывало шумящий на малых оборотах мотор. Все решится, когда он включит сцепление. Под ногой Жерара — он нажимал все легче, легче — плавно поднималась левая педаль. Все части механизма сцепления сближались. Вот они уже коснулись друг друга. И Штурмер увидел, как впереди начали натягиваться тросы.
Когда тросы напряглись, оба лома слегка дрогнули. И грузовик двинулся с места. Чудо свершилось! Твердая почва незаметно приближалась к колесам: приоткрыв дверцу и глядя вниз, Жерар видел, как машина отвоевывает сантиметр за сантиметром. Где-то внизу под вздрогнувшей поверхностью нефти пеньковый трос плавно наматывался вокруг ступиц, на барабан, образованный стальными дисками спаренных колес. Штурмеру казалось, будто ковер из долларовых бумажек так и стелется перед грузовиком. И в то же время он не переставал радоваться тому, что выкарабкался.
Колеса начали цепляться за твердую почву. Как раз вовремя’ правый лом вот-вот должен был согнуться. Едва Штурмер заметил это, ухнул громкий взрыв.
«Вот оно!» — подумал он. И тут же понял, что это еще не «оно».
Конец лома согнулся, и трос соскочил с него. Грузовик резко занесло в сторону, второй трос врезался во внешнюю шину левого колеса. И этот левый внешний баллон, буксовавший в грязи на краю воронки, лопнул, словно разрезанный тросом. Задний мост начал медленно раскачиваться, будто грузовик раздумывал, продолжать ему подъем или скатиться назад.
Штурмер совсем отпустил педаль сцепления. Нажимая на газ, он пытался помочь колесам зацепиться за почву. Резкими поворотами руля он старался вывести из заноса задние колеса. И вдруг рев мотора утих. Грузовик решился: свернул чуть левее и тремя оборотами колес уверенно вырвался из нефтяной западни.
Надо было передохнуть, но об этом не могло быть и речи. Только секунда, чтобы сказать себе: с этим ты справился, но теперь другое, не менее срочное — Джонни. Как-никак напарник — совесть Жерара была неспокойна. Заранее набравшись терпения, он очень осторожно начал очищать кожу вокруг раны.
Нефть въелась в кожу. Чтобы довести дело до конца, пришлось взять из бака немного бензина — конечно, не идеальное дезинфицирующее средство. Когда стала видна вся рана, Штурмер ужаснулся.
Кожа была натянута, как на барабане, красная, блестящая, с синими венами. По всей длине берцовой кости тянулась зигзагообразная трещина с четкими краями.
Разумеется, никакой аптечки в машине не было. Никто не подумал о том, что, кроме взрыва, может произойти еще какой-нибудь несчастный случай. Ну что ж, раз нет медицинского спирта, сойдет и ром.
Когда Штурмер маленьким лезвием перочинного ножа начал скрести кость, Джонни завыл…
Надо было еще сменить колесо. Дело привычное, легкое, ерундовое. Но Жерар совсем выдохся. Он около часа снимал запасное колесо и подкатывал к тому, которое нуждалось в замене. Домкрат удалось поставить быстро, но, чтобы отвинтить гайки, нужны были сила и спокойствие. А когда пришлось поднимать тридцать пять кило железа, сжатого воздуха и резины… Он трижды принимался за дело, помогая себе монтировкой, как рычагом. Голова кружилась, под веками, когда он закрывал глаза, дрожала кровавая пелена. И когда Жерар справился и с этим делом, был уже полдень.
Он был полон решимости продолжать путь. Плевать на жару — он больше о ней не думал. Бочонки так накалились, что до них больно было дотронуться. При какой же температуре эта похлебка взрывается? И сколько критически нагретой жидкости нужно, чтобы произошел взрыв?
Только усталость мешала ему немедленно заняться решением этой задачи, но она же подсказала безумцу единственно разумный шаг. Спотыкаясь от усталости, он направился к Джонни. Тащить его на себе удовольствие маленькое. Но оставаться в кабине им было нельзя.
…Нога раненого начинала гнить.
Хорошо еще, что запах нефти отгонял москитов! Это вспухшее синее мясо, эта зловонная сочащаяся жижа… Джонни был весь ею залит. Когда Штурмер подсунул руку ему под колени, его чуть не вывернуло наизнанку. Внезапно отчаяние охватило француза. Он выронил свою ношу и сам опустился на землю всего в нескольких шагах.
А сколько еще нужно было сделать! Полить бочонки. Отойти подальше на случай возможного взрыва. Прикрыть голову раненого. Выспаться. А ну, старина, вставай!..
Легко сказать: вставай! В зените уже не одно солнце, а три, четыре, десять, и все только ждут, когда он закроет глаза, чтобы пуститься в пляс хороводом; и по красной пелене неба катятся крупные капли-тени, катятся и падают на землю. Так всегда бывает перед солнечным ударом — это верный признак. Надо вернуться к грузовику, освежить голову водой, лечь в тени, то есть прямо под кузовом.
Штурмер обеими руками подхватил раненого под мышки. Мускулы его одеревенели, пальцы не слушались. Он едва не уронил свою ношу. Глухая боль волнами ползла от расцарапанного пальца по руке к плечу и отдавалась в груди. Даже сердце ныло, сжимаясь от приступов боли.
Жерар, пятясь, тащил за собой Джонни обратно, и каждая неровность дорог.1 раздирала плоть раненого. Надо было преодолеть всего тридцать метров, но и этого оказалось достаточно, чтобы гангренозная рана лопнула в нескольких местах; за ней потянулся ручеек сукровицы с лохмотьями отпадающего черного гнилого мяса. Однако остановиться он не мог: нужно было укрыть Джонни от страшных лучей, сжигавших его заживо. Иначе он погибнет.
Кровь Штурмера закипала. Солнечных ожогов он не чувствовал, тропики давно изжарили и пережарили Жерара, но сейчас ему казалось, что его мозг, легкие, почки сжигает серная кислота. Каждая мышца, каждое сухожилия превратились в раскаленные добела проволоки, распиливавшие внутри его костяк. И когда он уже добрался до кузова грузовика, в его ладонях и кончиках пальцев забегали мурашки — грозные предвестники теплового удара. Он упал на землю и прополз между задними колесами. Потом короткими рывками, теряя последние силы и напрягая есю свою волю, — спасти Джонни! — он подтащил его к себе в тень.
Жерар давно уме не рассуждал. С того самого момента, когда они подъехали к воронке, вырытой взрывом. Его ожесточенность, стремление проехать, несмотря ни на что, проехать немедленно, не задерживаясь, не думая об опасности, — все это было чисто импульсивным. Но существует порода людей, которых даже при выключенном сознании всегда спасает инстинкт. Штурмер был из таких людей.
Он лежал в тени с открытыми глазами; когда он их закрывал, перед ним всплывали воображаемые солнца, которые слепили сильнее настоящего. Ни о чем не думая, — главное, не думать! — Жерар старался дышать спокойно, ровно. Безмолвно, без лишних движений, он подбирался, накапливал остаток сил: как
