грузовик, отвечая на смену его настроений, дергался так, что один или два раза очередной рывок мог стать последним.
— Остановись-ка на минутку, — сказал Жерар. — Нечего полагаться на случай, а то еще застрянем. Вылезай, пойдем посмотрим сами.
Включив дальний свет во всех фарах, в том числе и в подвижной, светившей дальше других, они двинулись вперед по развороченной дороге, подсвечивая себе ручными фонариками. Им пришлось пересечь три зоны. В первой, уже почти пройденной, дорога была изрыта многочисленными, но неглубокими ямками, очевидно от осколков. Кусок номерного знака с маркой, похожей на крудовскую, — поди-ка теперь разберись, какой здесь был пожар! — отлетел явно с переднего бампера грузовика, ведь они находились еще далеко от воронки, от центра взрыва.
Дальше метров на пятьдесят тянулся истерзанный взрывом участок. Казалось, что здесь колебалась земля. Почва спеклась, раскаленные и холодные потоки воздуха вздыбили щебенку волнами. Похоже было на лужу, в которую бросили камень, на лужу, так и замершую с открытым, разинутым концентрическими кругами ртом. Если бы в ней было хоть какое-то движение, это бы не так пугало, как ее мертвая неподвижность.
Еще дальше чернела яма. Это случилось здесь. И яма-то неглубокая, не больше метра. Взрыв был настолько мгновенным, что не успел как следует разворотить землю; между небом и ночью во все стороны вихрь разметал то, что было Хуаном Бимбой, Луиджи и шеститонным грузовиком.
На дне воронки земля была рыхлой. Склоны воронки осыпались под ногами Штурмера. Джонни остался наверх на краю ямы. Казалось, он страшился какой-то неожиданности. Обшаривал лучом фонаря каждую впадину. Но о том, что здесь были люди, напоминал только один плоский камень, забрызганный кровью.
— Ну что же! — вздохнул Жерар.
Времени для надгробных речей не оставалось. Сейчас нужно было ехать. Жерар поднялся к Джонни.
Две груды серой земли дрожат в сдвоенном луче, спроецированном на экран ночи. Вылетая из темноты, пылинки цепляются за ослепительный луч, танцуют в нем, завихряются, падают и взлетают вновь, и так без конца. Люди дышат пылью, глотают пыль, выплевывают, но ее не становится меньше.
Потные, облепленные пылью, они тяжело ворочают киркой и лопатой. Нужно облегчить грузовику путь, сделать склоны воронки пологими, тогда он сможет спуститься, встать на дно, зацепиться передними колесами за противоположный склон, как бы подтянуться на них и продолжать путь.
Тут не может быть тридцати шести решений и, вероятно, даже двух. Катастрофа, разумеется, произошла на самом неудачном участке. На целый километр спереди и сзади полотно дороги приподнято самое малое на метр, и по обеим сторонам тянутся трубы нефтепровода, уцелевшие только благодаря тому, что лежат ниже дороги.
Лучше бы их здесь не было! Преодолеть барьер из черного чугуна невозможно. Грузовик зажат с обеих сторон.
Земляные работы — своего рода передышка, работы «кирка—лопата», как говорят местные жители, — закончены. Жерар и Джонни закрепляют инструмент вдоль дверец кабины. Пока еще не светает, хотя уже около четырех часов: солнце в этих краях круглый год встает ровно в шесть. Но уже заметно посвежело. Пока это им на руку.
— Придется поднажать, — говорит Жерар, устраиваясь за рулем. — Через час после рассвета мы должны быть на той стороне. Если все пойдет нормально, управимся за десять минут.
— Нормально! Ты что, еще не сообразил, что на свете нет ничего нормального?
Он включает стартер. Мотор урчит, тихонько присвистывая. Свежий воздух полезен для карбюратора. Джонни заходит вперед и начинает пятиться лицом к Жерару. Экономными жестами он показывает, как ехать.
— Стоп!
Передние колеса дошли до начала выровненного ими спуска с этой стороны воронки.
— Выйди посмотри сам, старик.
Конечно, указания Джонни полезны. Но этого недостаточно. Нужно, чтобы другой увидел сам и запомнил, так сказать, наизусть все препятствия. От него не должно ускользнуть ни единого бугорка, ни одной неровности, ни одного камня, торчащего наполовину из земли, — все должно запечатлеться в памяти с предельной точностью. Джонни может только подсказывать, не больше. Остальное зависит от мозга Жерара. Но не только от мозга: его руки, держащие руль, ноги, правая — на стартере и на педали тормоза, левая — на педали, каждая частица, каждая клетка его тела должна осознать всю серьезность стоящей перед ним задачи. Через мгновенье уже не останется времени советоваться с разумом: все будут решать инстинкт и рефлексы.
Жерар долго изучал путь — сантиметр за сантиметром. Иногда он опускался на корточки и ощупывал землю руками. Он только что не обнюхивал дорогу, только что не вылизывал. Наконец он поднялся и тихо сказал про себя:
— Вроде ясно…
— Ты еще не все осмотрел, — заметил Джонни.
— О чем ты?
— Ты не можешь спуститься, затормозить внизу и потом искать путь для подъема.
— Почему?
— Дно недостаточно твердое, оно вязкое, рыхлое, сырое. Если остановишься, наверх тебе уже не выбраться.
— Ты хочешь сказать — увязнем?
— Наверняка.
— О дьявольщина! Будь проклято все на свете! Надо же было нам вляпаться в эту вонючую западню.
Конечно, проехать воронку с одного захода намного труднее. Надо заранее выучить на память уже не тридцать метров, а три раза по тридцать: спуск, дно и подъем. Выучить наизусть, вздохнуть поглубже, перекреститься и тронуться с места, чтобы через десять секунд обнаружить, что ты все забыл, через десять секунд, когда остановиться уже нельзя, когда нужно идти до конца, и если это конец — тем хуже! Один шанс из двух, что машина на подъеме застрянет; тогда дело дрянь, грузовик на полколеса уйдет в рыхлую землю, и начинай все сначала, теряй целый день…
— Ну что ж… Значит, ничего другого не остается? Ты уверен, что дно такое слабое?
— Попробуй ногой. Если подпрыгнешь солдатиком — увязнешь.
Жерар топнул ногой. Башмак прилип, да так, что не оторвать! Н-да, дело ясное…
— Но ведь только что дно было твердое! Что же стряслось с этой проклятой сортирной дырой?
Джонни пощупал песок в том месте, где нога Штурмера оставила глубокий след. Потом поднес руку к носу, понюхал.
— Нефть.
— Что?
— Понюхай сам…
Да, он не ошибся: отвратительный приторно-сладкий запах нефти ни с чем не спутаешь. Что можно было сказать? Проклинай бога, не проклинай — не поможет. Жерар и Джонни молчали.
Ветер стал еще свежее. Первым вздрогнул от озноба Штурмер. Ладно, зато хоть на время они отдохнут от жары. Он отступил на несколько шагов, продолжая мысленно фотографировать дорогу. Затем вернулся к Джонни.
— Наверно, в один из нефтепроводов у дороги попал осколок, и он потек. Учитывая скорость, с какой двенадцать насосов гонят нефть, поддерживая в трубе давление, нам осталось всего полчаса. Потом эта яма превратится в резервуар для нефти. Поехали!
— Ты спятил! — взорвался Джонни. — Совсем рехнулся! Сумасшедший кретин, к тому же контуженый! В желтый дом тебе ехать…
