припечатана к столу.

– Вот это да! – Алфимов встал, начал натягивать китель. – Ну и ручка у вас, товарищ Бахтин.

– Вот еще один повод поучиться у старых спецов, – серьезно сказал Мартынов, – сила оперативнику так же необходима, как и ум.

– Товарищ Бахтин, я пойду, но мы не договорили. Так что вам надо? – Манцев встал. – Мотор. – Будет. – Комнату с телефоном. – Эта подойдет? – Конечно. Если вы нам диван поставите. – Зачем?

– Кто-то из группы круглые сутки будет находиться здесь. Господа, – Бахтин запнулся.

– Ничего, – прогудел Алфимов, – от старой привычки сразу не избавишься.

– Спасибо, – продолжил Бахтин, – сейчас придет очень опытный сыщик Орест Литвин, он будет работать с нами. Я утром поручил ему кое-что уточнить по поводу пропажи архива.

– А зачем, товарищ Бахтин? Почему мы должны искать списки доносчиков? – удивился Батов.

– Это не доносчики, Батов, а наши секретные сотрудники. Они глаза и уши оперативника, без них мы ноль. Помните, что человек, решивший помогать нам, рискует больше, чем сыщик. Нас защищает закон, а его только мы. Если нам удастся создать свой сильный негласный аппарат, мы победим любую преступность. – Можно? В дверь просунулась голова Литвина. – Входите, Орест, мы вас ждем.

Поздно ночью Мартынова встретила в коридоре Рослева.

– Хорошо, что я вас нашла, товарищ, есть разговор. – Пойдемте ко мне.

Мартынов не любил эту женщину. О ее коварстве и жестокости ходили разговоры среди чекистов. Они вошли в кабинет Мартынова, и Рослева, усевшись на стул, сразу перешла к делу.

– У вас теперь работает полицейский полковник Бахтин? – Да. – Мне поручено вести его разработку. – Вам? Значит, мне не доверяют! – Не вам, а ему. – Но товарищ Дзержинский…

– Феликс Эдмундович поручил это мне, – перебила его Рослева.

– Интересно у нас получается, – Мартынов в сердцах сломал карандаш, – я человека на смерть посылаю, а ему не верят. – Я никому не верю. – Что вы хотите? – Шофер на авто. Должен быть мой человек.

– Только что Бахтин прочел нам целую лекцию о работе с агентурой…

– Вы теряете революционное сознание, товарищ, нельзя сравнивать агента царской полиции и нашего товарища.

– Хорошо. Решайте с Манцевым.

Мартынов встал, давая понять, что разговор окончен. Утром вся группа собралась в кабинете.

– Так, – Бахтин старался избегать обращений, – сейчас Литвин доложит нам суть дела. Прошу вас, Орест.

– Значит, так, – Литвин достал бумажку, – в день налета на сыскную полицию на входе стоял старший городовой, Никитин. Его преступники оглушили, а в помещении был чиновник Кулик. Его тоже ранили. Городовой Никитин нынче проживает в деревне Лужники и занимается огородничеством. Кулик находится по старому адресу и работает бухгалтером в жилтовариществе. – Значит, едем в Лужники. Бахтин встал, начал надевать пальто.

– Вы наш новый механик? – спросил он молодого человека в кожаной куртке на меху. -Да. – Москву хорошо знаете? – Знаю. – Тогда поехали.

Машину им Манцев выделил хорошую. Большой «Руссо-Балт» в прекрасном состоянии. Бахтин молча курил, поглядывая по сторонам. Зимняя Москва словно вымерла. Город, заваленный снегом, походил на иллюстрацию из старых сказок.

– А что, дворники не работают? – поинтересовался Бахтин у механика.

– Теперь буржуазный элемент чистит улицы. Дворник – пролетарий.

– Вам, молодой человек, надо уяснить одно. Дворник должен чистить улицу, сыщик ловить воров, инженер работать на заводе, а учитель учить детей.

– Вот они, буржуи, – радостно засмеялся шофер. Бахтин увидел группу людей в чиновничьих шинелях и зимних пальто, лопатами разгребавших снег на трамвайных путях. – А где же путевые рабочие? – Они – пролетариат.

– Значит, вы, проповедуя бесклассовое общество, признаете право одних возвышаться над другими? – Это же буржуи.

– А кем вы, юноша, были до революции? По вашему лицу и рукам я вижу, что на заводе Михельсона вы не вкалывали? – Я учился в реальном училище. – Похвально. – А ваш папаша кем был? – Я порвал со своим классом. – Порвать письмо можно. Запомните это. Бахтин замолчал, понимая всю бессмысленность этого спора. Авто бывший реалист вел неплохо. И то слава Богу.

А Москва набегала на лобовое стекло машины. Горбатилась заснеженными улочками, петляла переулками, выкидывала машину на прямые элегантные улицы.

Ближе к окраинам потянулись забавные, словно в землю вросшие деревянные домики. Над трубами плыл дым. Деревья огромных рощ были засыпаны снегом и напоминали о Рождестве.

Москва была уютна и прекрасна, как всегда. Даже пестрые плакаты новой власти не могли испортить ее.

Миновали заставу. Поле началось. С Москвы-реки набежал ледяной ветер, потянулись огороды, засыпанные снегом.

У въезда в деревню Бахтин приказал остановить машину. – Почему? – спросил Батов.

– Нам шум не нужен. Здесь авто привлечет внимание. Первым им на улице попался пьяненький мужичок.

– Скажи-ка, братец, где Никитин живет? – спросил Бахтин. – Здесь, – ухмыльнулся мужичок. – А где? – Так вы против его дома стоите. – Спасибо. – Спасибом сыт не будешь, – засмеялся мужик. – На, – Бахтин протянул ему кредитку. – Премного благодарен, барин. – Ну, Батов, это тоже пролетарий? – Я, Александр Петрович, в эти споры не лезу.

– Пошли. Батов у калитки. Алфимов и Литвин со мной.

В усадьбе Никитина чувствовался железный порядок. Дорожки к дому были аккуратно разметены. Снег убран. Тропинка от крыльца до сарая посыпана песком.

– Хозяйственный мужик. Порядок у него. Посмотрите, дом покрашенный, ставни резные, как надо, на дворе разметено.

Видимо, чистота и порядок вызывали в сердце бывшего боцмана приятные эмоции. Дверь в доме открылась, и на порог выскочил хозяин в нагольном полушубке, накинутом на плечи.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие, – рявкнул он и повернулся к Литвину. – Здравия желаю, ваше благородие.

– Ну ты даешь, друг, – засмеялся Алфимов, – прозвища-то эти новая власть отменила.

– Это для тебя, морячок, а для меня господин коллежский советник по гроб высокоблагородием останется.

– Мы к тебе, Никитин, по делу. – Бахтин протянул городовому руку.

Протянул и подумал: а сделал бы он это два года назад? – Прошу до горницы.

В доме было уютно, тепло и чисто, пахло чем-то жареным. На стенах висели военные литографии, несколько фотографий хозяина в полном сиянии полицейского мундира.

– Не боишься, Никитин? – Алфимов сел на стул, поправил тяжелый футляр маузера.

– А мне, морячок, бояться нечего. Я всю службу при сыскном деле. Мазуриков ловил. А жиганье что при старой власти, что при новой жиганьем останется. Садитесь, ваше высокоблагородие. Какая нужда во мне будет?

– Спасибо, Никитин. Скажи-ка, братец, ты на дверях стоял, когда нашу контору громили?

– Так точно. За день до того у нас оружие отняли. Потому такое безобразие и случилось. – Вспомни, как дело было. – Сначала мотор военный подъехал… – Почему военный?

– Так зеленый весь, со знаком и цифрой семнадцать. Из него четверо вылезли. – Кого-нибудь запомнил?

– Одного. У него погоны подпрапорщика были и на куртке Георгиевская медаль. Шрам у него на подбородке. Он-то меня по голове ударил, дальше не помню. Сомлел. – Ну спасибо, Никитин. – Бахтин встал.

– Нет, ваше высокоблагородие, не по-христиански получается. В какие года такая персона, как вы,