не было жаль этого человека, всего час назад пытавшегося отправить на тот свет Дранкова. Да и не был он человеком в представлении сыщика Бахтина. Ежедневно ему приходилось сталкиваться со всей городской мразью. И если человек, попавший в сыскную случайно, укравший от голода, от нужды тяжелой, вызывал в нем сочувствие, то жиганье он ненавидел и был к ним беспощадным.

«Агент и кулак – вот главное оружие сыщика», – любил говорить Бахтин. Налетчик замычал, открыл глаза.

– Кто тебя послал, сука? – Бахтин подошел к дивану. – Не скажешь, останешься без ноги. – Казимир послал. – Нож? – Он. – А еще кто? Ну телись, сволочь, телись! – Хозяин наш, Дергаусов.

– Ну вот, видишь, как все просто, а ты, дурочка, боялась, – засмеялся Гейде. – Степан Николаевич, – сказал Бахтин, – распорядитесь о враче. В тюремную больницу его. Он присел на диван. – Как зовут тебя?

– Сомов Григорий, – сквозь слезы ответил налетчик. – Кличка? – Воробей. – Плохо? – Да куда хуже, господин полицейский.

Бахтин встал, подошел к шкафу, вынул бутылку водки, налил полный стакан:

– На, – протянул его Воробью, – выпей, полегчает.

К полуночи утихшая было метель опять закрутила. Снег залепил фонари, окна, и город погрузился в вязкую темень. Ветер слизнул с улицы прохожих. Да и кому в голову придет шататься по Москве в такое время. Казимир стоял в подворотне, напротив дверей редакции «Русского слова». Он приехал сюда минут двадцать назад, поэтому еще не успел замерзнуть. Но ветер был какой-то шалый, постоянно меняющий направление. То он нес клочья снега вдоль улицы, то вдруг врывался в подворотню и за секунду продувал ее холодом. Где же этот чертов сторож? Спит небось старая сволочь. А Дергаусов тоже хорош. Сказал нынче, что надо уезжать в Персию. Да зачем она ему сдалась, Персия эта? Какого дьявола он там забыл? Нет. Бумажки-то эти он возьмет. А потом пусть хозяин выкупает их у него. За хорошие деньги. Империалы. Только они нынче в цене. Казимир знал, где у Дергаусова «лабазы каменные», знал он, где Юрочка хранит свои денежки. Можно было бы вообще сразу поехать в Малый Козихинский, да и грабануть его. Пожалуй, он так и сделает. Сначала возьмет бумажки, а потом – туда. Благо пешком ходу десять минут. Пусть в свою Персию едет. Там край богатый, он себе еще наворует. А документы эти – гарантия. Пока они у него, Юрочка к легавым не пойдет. Ну, наконец-то. Казимир подождал, пока сторож скроется в метельной тьме, и перебежал улицу. Вот оно окно.

Казимир стал на выступ стены, толкнул окно. Оно поддалось. Он подтянулся и бросил свое легкое тело через карниз. Аккуратно спрыгнул в коридор, закрыл окно. Потом прислушался. В доме было тихо. Казимир вынул из кармана шинели потайной фонарь. Желтоватый кружок побежал по полу, осветил стены, вытертый ковер, стулья, диван прожженный. Он прошел в прихожую, поднялся по лестнице. Прислушался. Тихо. Коридор показался Казимиру бесконечным. Правда, ковер на полу глушил шаги, но все же некое чувство дискомфорта Нож ощущал. Он уже подумал о том, чтобы повернуть назад. Но ожидание на холоде, удачный прыжок в окно, тишина в редакции – все это успокоило его. Вот четвертая дверь. Казимир осветил замочную скважину, вставил ключ. Замок открылся сразу. Он толкнул дверь и вошел в темный кабинет. Полоснул лучом фонаря по плотно занавешенным окнам. Тяжелые портьеры закрывали их от потолка до пола. Подошел к письменному столу. Выдернул второй ящик, сверху лежала папка с золотым тиснением. Казимир достал ее… И тут вспыхнул свет. Из-за портьер выскочили люди с оружием. – Руки!

На него смотрели четыре револьверных ствола, в такой ситуации только обнюхавшийся кокаином человек мог начать сопротивляться. – Обыщите его. В комнату вошел высокий элегантный господин. – Ну что, Нож, отгулял? – Я не понимаю, о чем вы говорите. – Не лепи горбатого.

И тут в кабинет вошел Курантовский из варшавской сыскной. И Казимир понял, что влип. Бахтин подошел к столу.

– Ну, что, Калецкий, сами расскажете, как убили городового, или будем беседовать в сыскной?

Казимир посмотрел на сыщика и понял, что они знают много, а то, чего не знают, выбьют у него на допросе. – А что вы хотите узнать? – Кто убил городового и поджег склад. – Городового убил Дергаусов. – Из чего он стрелял? – Из маленького браунинга. – Чем докажешь?

– А у него в кармане шинели запасная обойма осталась.

И было это чистой правдой, потому что Казимир, уезжая из ресторана, повинуясь какому-то неосознанному чувству, сам положил ее в карман шинели Дергаусова. И именно это спасало его от виселицы, которая по военному времени вполне могла обломиться за убийство чина полиции. – Твоя роль?

– Я, господин начальник, только газолин принес.

Бахтин посмотрел на этого маленького изящного человека, на котором мундир Земсоюза сидел с необыкновенным шиком, и подивился, как в этом субтильном существе живет столько скверны.

– Господин начальник, я хотел бы поговорить с вами и паном Курантовским тет-а-тет.

– Любопытно. Господа, оставьте нас втроем, – усмехнулся Бахтин. Сыщики вышли.

– Ну, что же вы желаете нам поведать, пан Калецкий? – Господин начальник, я вам все расскажу о делах Дергаусова, если пан Курантовский забудет о моих варшавских шалостях.

– Шалостях, – засмеялся Курантовский, – а ломбард, а ювелирная лавка на Крахмальной… – Я сдам подельников.

– Не торгуйся, Казимир, – Бахтин закурил, – есть несколько путей отвести тебя от петли. Возможно, ты нам пригодишься, но пока напиши все, что знаешь оДергаусове. – Я был слепым орудием, господин начальник.

– Не лепи горбатого, Казимир, ты же не фраер, а авторитетный налетчик. Смешно, ей-богу. Степан Николаевич! В комнату вошел ротмистр Гейде.

– Александр Петрович, обойма действительно в кармане шинели Дерагусова. В гардеробе двое.сыщиков.

– Степан Николаевич, берите его и допросите по всей форме. Только о подполковнике Княжине ни слова пока, – понизил голос Бахтин. – А мы в «Мавританию».

Во втором часу ночи Дергаусов почувствовал, что захмелел. Нет. Он пьяным не был. К нему пришло счастливое ощущение публичного одиночества, когда все происходящее в кабинете ресторана отдалилось от него, стало неважным и неинтересным. В углу играл на рояле элегантный худощавый человек в ярком платке вместо галстука. Голос его грустно-надтреснутый, чуть грассирующий, заставлял Дергаусова полностью абстрагироваться от реальности. Про себя он повторял щемящие слова романса: «…кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы…» Господи, до чего же хорошо!

И певец этот Саша, которого затащил к ним Сережка Лидин, пел изумительные песенки, так созвучные настроению Дергаусова.

Ему было грустно уезжать из привычного московского мира. От веселых женщин, сытных кабаков, от всей этой бесшабашной компании.

Вошел официант, поклонился.

– Вас, ваше высокоблагородие, господин Пашковский к аппарату просят.

– К аппарату. Куда? – Дергаусов начал застегивать френч. – Здесь, рядом-с. – Пошли.

Он встал и зашагал к дверям. Никто из веселой компании не обратил на него внимания.

Официант услужливо скользил впереди, показывая дорогу. – Здесь. Дергаусов открыл дверь.

Официант толкнул его в спину, и он буквально влетел в кабинет. – Как…

Он не успел договорить, двое ловких молодых людей схватили его за руки. Щелкнули наручники.

И только тогда Дергаусов увидел, что в комнате у стены стояли еще трое.

К нему вплотную подошел высокий, модно одетый человек.

– Я помощник начальника Московской сыскной полиции коллежский советник Бахтин, арестовываю вас как подозреваемого в поджоге пресненского склада и убийстве городового Полуянова.

Дергаусов молчал. Он просто не мог поверить. Не мог вспомнить слова. – Ваша шинель в гардеробе? – спросил Бахтин. Дергаусов кивнул. – Пошли.

В гардеробе перепуганный швейцар накинул шинель на плечи Дергаусова. – Минутку, – подошел Бахтин, – понятые здесь?

– Здесь, господин начальник, – рявкнул радостно Баулин. – Обыщите.