и похмельный поперся прямо на квартиру к сыщику. Короче, он сам практически себя завалил.

На конспиративной квартире он написал донесение, в котором изложил события соответственно плану, сорванному только из-за нежелания Бахтина идти на контакты с социалистами.

Вроде все было в порядке, но нервы подорваны запоями, а пил Заварзин а-ля нуар, что в вольном переводе с французского значилось «по-черному», потом тяжелая похмелка и дикое, ни с чем не сравнимое состояние страха.

Он не мог спать ночью. Час, другой и просыпался в холодном поту. Огромная, оставшаяся от покойных родителей квартира на Остоженке становилась для него ловушкой. Он вставал, зажигал свет во всех комнатах и мучительно долго искал водку, которую обязательно приносил с собой. Выпив стакан, опять засыпал на короткое время, моля Бога не проснуться на рассвете.

Несколько раз он доставал револьвер, крутил барабан, разглядывал внимательно желтые, тускло поблескивающие в ячейках патроны.

Вот он выход. Но не хватало воли поднять его к виску и надавить на спуск.

Засыпая один, в огромной грязной квартире, он молил Бога, чтобы смерть пришла к нему во сне. А она не приходила.

Начинался новый день, в котором перемешивались хмель и боль. И снова страшная ночь.

Потом он брал себя в руки, мылся в ванной, ел щи в трактире, весь день пил пиво, а утром с опухшим лицом и трясущимися руками выходил на улицу.

На третий день наступало просветление, он приглашал жену дворника, платил ей последние деньги за уборку квартиры.

Вечером уже мог читать и спокойно засыпал с книгой в руках на диване в кабинете.

Это значило, что Заварзин решил начать для себя новую жизнь.

После встречи с Бахтиным, он взял себя в руки, зашел в лавчонку рядом с домом, купил десять бутылок кваса. Всю ночь гасил жажду холодным напитком. Утром Заварзин достал из сейфа, вмонтированного в шкаф, чемоданчик.

В нем лежали драгоценности матери и приличная сумма во франках, ценные бумаги отца.

Он взял ценные бумаги и поехал на Мясницкую, в биржевую контору.

– Вы хотите купить акции? – спросил его одетый на английский манер молодой человек. – Нет, я хочу продать. – Все? – Да.

– Минутку. – Молодой человек подозрительно посмотрел на него и скрылся.

Появился он минут через пять и пригласил Заварзина к управляющему.

Управляющий, шикарный господин лет пятидесяти, внимательно оглядел Заварзина и сказал:

– Я прошу меня простить, но нас обязали интересоваться, откуда у людей такие крупные суммы ценных бумаг. – Их мне оставил отец. – Не соизволите ли назвать свою фамилию. – Заварзин Дмитрий Степанович. – Так вы сын Степана Андреевича? – Да.

– Как прикажете распорядиться бумагами и в какой банк перевести указанную сумму? – Я хочу получить наличными.

– Воля ваша, но бумаги эти по сей день приносят твердый доход.

– Я далек от финансов, я литератор и собираюсь уехать в Финляндию. – Ваша воля. Ваша.

К обеду Дмитрий Заварзин приехал домой, и извозчик помог донести ему бесчисленные коробки и свертки.

А через час в кафе «Метрополь» обедал прекрасно одетый господин. Дома остались лежать сто пятьдесят тысяч рублей.

Заварзин берег, не трогал ни ценные бумаги, ни драгоценности. Берег для того, чтобы, случись что, уехать обратно в Париж.

Закусив, он кликнул извозчика и поехал в Колобовский. Литвинов был на явке, сидел в гостиной и пил чай.

– Дима, – обрадовался он. – Господи, да какой же ты франт, а мне говорили… – Что тебе говорили? – Да ничего. Садись, я тебя рад видеть.

Они пили чай и говорили о своем деле. Дело, которое через год разрушит Россию, унесет миллионы жизней, заставит содрогнуться мир.

Но ни провокатор Заварзин, кстати свято верящий в социалистическую идею, ни романтик Литвинов даже предположить не могли, какие плоды принесет их борьба. Уже собираясь уходить, Заварзин сказал: – Боря. В Москву из Питера перевели Бахтина. – Это того сыщика? – Да.

– Ну и что, в Париже в тринадцатом году я читал, что на конгрессе в Женеве его признали лучшим европейским криминалистом. – Он опасен. – Чем? – Он знает нас в лицо. – Но ведь и в Париже он мог…

– Там не мог, – перебил Литвинова Заварзин, – не мог. Сейчас это другой человек. – Что значит другой? – Повышенный в чине и должности…

– Дима, я по газетам следил за этим человеком, потом у меня есть друг, который его хорошо знает. Бахтин – честный человек. Ты же в Париже сам говорил мне об этом.

– Его надо ликвидировать. Ты должен поставить этот вопрос на комитете. – Я не буду этого делать. Мы не эсеры, Дима. – Ну как знаешь.

Заварин вышел к Трубной и сел в трамвай. И пока он ехал темными бульварами, у него сложился вполне реальный план. Хорошо, что Литвинов вспомнил эсеров, очень хорошо.

Мишку Чиновника Баулин встретил случайно. Заскочил на минутку в ресторан Пирожникова, на Первой Тверской-Ямской, выпить рюмку у стойки, глядь, сидит голубок.

Мишка угощал даму, на столе стояло вино и закуски, официанты суетились вокруг щедрого клиента.

Но более всего поразило Кузьму, что одет Мишка был в форму Земсоюза.

В голове Баулина немедленно сложился четкий план. Пожар на Пресне, похищение документов и форма Земсоюза.

– Это кто? – указав на Мишку, спросил Кузьма буфетчика.

– Зовут Михаил Петрович. Бывает у нас часто, служит вроде в Земсоюзе. – А ты откуда знаешь?

– Он раньше все в цивильном ходил, а вот пару раз в этой форме. – А что за баба с ним?

– Вдова Абрамова Андрей Андреича, хозяина портновского заведения на нашей улице, в 57-м нумере. Там и квартира ее. Говорят, он у нее и проживает.

Кузьма из-за колоны еще раз посмотрел на Мишку Чиновника. Хорошо сидел щипач. Вино дорогое, коньяк, блюда всякие. Кузьма быстро выпил, поблагодарил буфетчика, вышел из ресторана и из подъезда дома напротив начал наблюдение. Конечно, по правилам он обязан был вызвать агентов из летучего отряда, но Кузьма не желал ни с кем делить успех. Он простоял в подъезде чуть больше часу. Начали замерзать ноги, тем более что погода испортилась и пошел мелкий, поганый снежок. Кузьма подпрыгивал, пытался бить чечетку, проклиная Мишку Чиновника, сидящего в тепле и жрущего коньяк. Когда ноги стали практически деревянными, из ресторана вышла пара. Мишка был облачен в зимнюю шинель с меховым воротником, а мадам Абрамова в дорогую шубу. Они медленно пошли по переулку. Кузьма вышел из подъезда и зашагал за ними. Теперь он не чувствовал холода. Снег, замерзшие ноги, ветер, заползший под легкое пальтецо, – все исчезло. Кузьму вел ни с чем не сравнимый охотничий азарт. Вот парочка дошла до дома с номером пятьдесят семь и скрылась в парадном. Вход в портновское заведение был с другой стороны, значит, они пошли домой. Дворницкую Кузьма отыскал быстро, толкнул дверь в полуподвал. И опять ему повезло. За столом дворник и городовой пили водку. Кузьма показал значок, радостно посмотрел на испуганное лицо городового и спросил: – Абрамова в какой квартире проживает?

– В четвертой на втором этаже, ваше благородие, – отрапортовал дворник.

– Значит, так, – наслаждаясь властью, испытывая то щемящее чувство, из-за которого Кузьма так любил свою работу, сказал: – Ты, братец, водку потом допьешь, живой ногой в участок.

Кузьма достал записную книжку, написал карандашом несколько слов.

– Вот это дежурный околоточный пусть передаст в сыскную. Понял? Дело секретное и срочное. – Так точно.

Городовой пулей вылетел из дворницкой. Кузьма оглядел стол, взял чистый стакан, налил из бутылки мутноватую жидкость. – Ханжа? – спросил он дворника.