совсем забыть, просто сохранившиеся воспоминания будут смутными. И тогда мы сможем спокойно разойтись по домам.
— Но ты не можешь оставить все как есть! — проталкиваясь вперед, воскликнула Анафема. — Подумай о том, на что ты способен! О добрых делах.
— Каких это, например? — подозрительно поинтересовался Адам.
— Ну… для начала ты мог бы восстановить численность китов.
Он склонил голову набок.
— А разве это остановит китобоев?
Она задумалась. Было бы так приятно дать утвердительный ответ.
— А если люди опять начнут убивать их, как ты попросишь меня поступить с ними? — сказал Адам. — Нет. Я считаю, что успел кое-чему научиться. Однажды я уже попытался вмешаться, но понял, что мое вмешательство ничего не изменит. Мне кажется, что люди сами должны понять, что если они убьют кита, то получат мертвого кита. Вот единственное разумное решение этой проблемы.
— Это очень ответственная позиция, — заметил Ньют.
Адам приподнял брови.
— Это просто разумно, — сказал он.
Азирафаэль похлопал Кроули по спине.
— Похоже, мы выжили, — сказал он. — Только представь, как ужасно было бы, окажись мы всезнающими.
— Гм, — с сомнением сказал Кроули.
— Твоя машина в исправном состоянии?
— По-моему, с ней придется изрядно поработать, — признался Кроули.
— Я подумал, что мы могли бы подбросить этих добрых людей до города, — сказал Азирафаэль. — К тому же я в долгу перед мадам Трейси, она меня потчевала чаем. И перед ее кавалером, конечно.
Шедвелл глянул на него через плечо и перевел взгляд на мадам Трейси.
— О чем это он толкует? — спросил он, глядя в ее торжествующее лицо.
Адам воссоединился с Этими.
— Я думаю, нам давно пора по домам, — сказал он.
— Но что тут произошло на самом деле? — спросила Пеппер. — Вся эта игра была такой…
— Это уже не имеет никакого значения, — сказал Адам.
— Но ты можешь принести так много пользы… — начала было Анафема, когда Эти направились к велосипедам. Ньют мягко удержал ее за руку.
— Вряд ли это хорошая мысль, — сказал он. — Завтра наступит первый день остатка нашей жизни.
— А ты знаешь, — сказала она, — что из всех банальностей эту я ненавижу больше всех?
— А по-моему, здорово сказано, — радостно возразил Ньют.
— Зачем на дверце твоей машины красуется надпись «Дик Турпин»?
— Просто так, ради шутки, — сказал Ньют.
— Ради шутки?
— Ну ведь Дик Турпин разбойничал на больших дорогах, и я тоже, куда бы ни поехал, везде обеспечивал либо пробки, либо аварии, — печально пробормотал он.
Кроули хмуро взглянул на систему управления джипа.
— Мне жаль твой «Бентли», — сказал Азирафаэль. — Я знаю, как ты любил его. Может, если ты постараешься сконцентрироваться…
— Он будет уже не тот, — сказал Кроули.
— Наверное, ты прав.
— Ты же помнишь, я купил его совсем новеньким. Он стал для меня не автомобилем, а скорее чем-то вроде очень удобной перчатки для тела.
Он принюхался.
— Что-то горит? — спросил он.
Порыв ветра на мгновение взметнул пыль. Воздух, ставший вдруг горячим и тягучим, как сироп, начал засасывать всех, точно мух.
Обернувшись, Кроули увидел окаменевшее от ужаса лицо Азирафаэля.
— Но ведь все закончилось, — сказал он. — Сейчас уже ничего не должно случиться! Наше… наше противостояние, подходящий момент или время… осталось в прошлом! Все закончено!
Земля содрогнулась. Казалось, где-то поблизости с грохотом проносится поезд метро, но только не тот, что проходит под землей. А тот, что выскакивает на поверхность.
Кроули в безумной спешке разбирался с системой включения джипа.
— Это уже не Вельзевул! — крикнул он, перекрывая свистящий шум ветра. — Это уже
Под ногами Анафемы и Ньюта задрожала земля, подбрасывая их на волнах вздыбившегося бетона. Из трещин вырывался желтоватый дым.
— Неужели проснулся подземный вулкан?! — воскликнул Ньют. — Ты чувствуешь, что происходит?
— Ясно одно, там кипят какие-то страсти, — сказала Анафема.
Сидя в джипе, Кроули извергал проклятья. Азирафаэль положил руку ему на плечо.
— Здесь есть еще люди, — напомнил он.
— Да, — сказал Кроули. — И я.
— Я хочу сказать, мы должны помочь им выбраться отсюда.
— Что ж… — начал Кроули и запнулся.
— Ведь если подумать, то мы успели доставить им достаточно неприятностей. И ты, и я. За все это время. Что с одной стороны, что с другой.
— Мы просто выполняли свою работу, — буркнул Кроули.
— Да. Ну и что хорошего? Много кто из людей просто выполнял свою работу, а посмотри, сколько бед они натворили.
— Не хочешь же ты сказать, что нам действительно следует попытаться остановить
— А что мы, собственно говоря, теряем?
Кроули попытался возразить и понял, что ему нечего сказать. Он и правда уже потерял все, что можно; больше нечего. Он уже испытал все самое худшее, и хуже ему уже все равно не будет. Он испытал, наконец, ощущение свободы.
Он вновь пошуровал под сиденьем и обнаружил какой-то стальной ломик. Вряд ли он поможет, но все-таки хоть какое-то подобие оружия. В сущности, перед Сатаной опаснее предстать с настоящим оружием. А с таким инструментом еще остается какая-то надежда на благоприятный исход.
Азирафаэль подобрал меч, выпавший из рук Войны, и задумчиво прикинул его тяжесть.
— О Господи, как же давно я не держал его в руках, — пробормотал он.
— Около шести тысячелетий, — подсказал Кроули.
— Да, подумать только… — сказал ангел. — Какие времена были. Добрые и старые.
— Не преувеличивай, — сказал Кроули. Шум все нарастал.
— В те дни люди понимали разницу между добром и злом, — мечтательно произнес Азирафаэль.
— Ну, допустим. А если подумать…
— А. Да. Слишком много путаницы вокруг!
— Вот именно.
Азирафаэль поднял меч. Раздался тихий хлопок, и меч воспламенился, словно вспыхнувший магний.
— Однажды научился, никогда не разучишься, — сказал он и с улыбкой взглянул на Кроули. — И еще мне хотелось сказать тебе, — добавил Азирафаэль, — на случай, если мы не выберемся из этой передряги… я всегда буду знать, что в сокровенных недрах твоей души есть искра добра.
