воскресному ужину я собираюсь приготовить печенку.
— Уж лучше я отужинаю с дьяволом, женщина!
— И я была бы очень признательна, милый, если бы вы соблаговолили отдать тарелки, оставшиеся с прошлой недели, — сказала мадам Трейси и, покачиваясь на трехдюймовых каблуках, вернулась к своим загадочным делам.
Шедвелл, ворча, подошел к телефону, а Ньют уныло разглядывал вырезки. Одна из них утверждала, что камни Стоунхенджа начали смещаться, словно железные опилки под действием магнитного поля.
Он смутно слышал односторонний телефонный монолог.
— Кто? А-а. Да. Воистину. Неужто? И что же именно? Воистину. Как скажете, сэ-эр. Так где бишь это место?..
Но таинственно движущиеся камни тоже пришлись Шедвеллу не по вкусу — в отличие от сгущенки.
— А то, а то, — заверил Шедвелл телефонного собеседника. — Выезжаем немедленно. Я направлю туда мой лучший взвод и без промедления доложу об успешном завершении операции, без страха и сомненья. Всего наилучшего, сэ-эр. И вас также, будьте здоровы, сэ-эр. — Трубка тихо дзинькнула, и Шедвелл, чей голос, метафорически выражаясь, уже не стоял навытяжку, ехидно пропищал: — «Голубчик», ну надо же! Чертов южный гомик.[97]
Прошаркав обратно в комнату, он взглянул на Ньюта так, словно начисто забыл, откуда тот взялся.
— Чем это ты тут занимаешься? — спросил он.
— Да все новости смотрю… — начал Ньют.
— Да?.. — Шедвелл продолжал смотреть на него невидящим взглядом, задумчиво постукивая по зубам опустевшей банкой.
— Вот пишут тут про один городок, где последние несколько лет стоит совершенно удивительная погода, — растерянно продолжал Ньют.
— И что же в ней удивительного? Лягушки падают с неба или еще что? — оживился Шедвелл.
— Нет. Просто хорошая погода круглый год.
— И что же тут феноменального? — сказал Шедвелл. — Эх, парнишка, поживи с мое… Я такие феноменоны видел, что у тебя бы волосы от них закурчавились. — Он опять начал постукивать банкой.
— Где это вы видели нормальную погоду круглый год? — слегка раздраженно спросил Ньют. — Нормальная погода, сержант, уже ненормальна. Обычно на Рождество выпадал снег. А когда вы в последний раз видели снег на Рождество? А долгий жаркий август? Каждый год? А знобкую осень? Разве не о такой погоде все мечтают в детстве? Чтобы пятого ноября перед самым костром не зарядил дождь[98] и чтобы к сочельнику обязательно выпал снег.
Взгляд Шедвелла стал рассеянным. Рука с банкой сгущенки замерла на полпути ко рту.
— Я в детстве ни о чем не мечтал, — тихо сказал он.
Ньют осознал, что оказался на скользком краю очень неприятного провала. Он мысленно отпрянул.
— На самом деле все очень странно, — сказал он. — Вот здесь один синоптик сообщает о средних и нормальных уровнях осадков, о микроклимате и так далее.
— В смысле?
— В смысле он не знает, чем это объяснить, — сказал Ньют. Нельзя провести годы на отмелях большого бизнеса и не нахвататься кое-каких практических навыков. Он искоса глянул на сержанта- ведьмолова.
— Ведьмы умели запросто портить погоду, — рискнул продолжить он. — Так и в «Разоблачении» Хопкинса сказано.[99]
«О Господи, — мысленно взмолился он, — или иная высшая сущность, какая окажется рядом, не дай мне провести очередной вечер за газетами в этой курилке. Позволь мне подышать свежим воздухом. Что у ведьмоловов служит аналогом водных лыж на германском курорте?»
— Это всего лишь сорок миль от Лондона, — неуверенно сказал он. — Я мог бы сгонять туда завтра. И разузнать все, ну, поточнее. Я даже бензин сам оплачу, — добавил он.
Шедвелл с задумчивым видом облизнул верхнюю губу.
— Это твое местечко, — сказал он. — Уж не называется ли оно Тадфилд?
— Именно так, мистер Шедвелл, — опешил Ньют. — Но как вы узнали?
— Что за игру затеяли эти южане? — пробормотал Шедвелл. — Ладушки, — громко сказал он. — Почему бы и нет?
— А кто играет, сержант? — спросил Ньют.
Шедвелл проигнорировал вопрос.
— Лады. Полагаю, вреда от этого не будет. Так, значит, сам за бензин заплатишь?
Ньют кивнул.
— Тогда загляни сюда завтра к девяти утра, — сказал он, — перед тем как ехать.
— Зачем? — спросил Ньют.
— Вооружишься праведностью.
Сразу после ухода Ньюта телефон вновь зазвонил. На сей раз звонил Кроули, который дал примерно те же указания, что и Азирафаэль. Шедвелл повторно записал их проформы для, а мадам Трейси жизнерадостно нависала над ним.
— Два звонка за один день, мистер Шедвелл! — воскликнула она. — Должно быть, ваша маленькая армия продвигается вперед полным ходом!
— Да отвали ты, Езавеля, — проворчал Шедвелл и захлопнул дверь.
«Значится, Тадфилд, — подумал он. — Ой крутят, ой крутят… Но раз уж платят вовремя…»
Ни Азирафаэль, ни Кроули не руководили деятельностью Армии ведьмоловов, но оба относились к ней одобрительно или, по крайней мере, полагали, что ее одобрит начальство. Она оказалась в списке Азирафаэля, поскольку охотилась, очевидно, на ведьм, а силы небесные поддерживают любого, кто называет себя ведьмоловом, точно так же, как США поддерживают всякого, кто называет себя антикоммунистом. Армия оказалась также в списке Кроули, хотя и по более сложной причине: такие люди, как Шедвелл, не доставляли Аду вообще никаких хлопот. А вот польза от них была весьма ощутимой.
Строго говоря, Шедвелл и сам не командовал Армией ведьмоловов. Согласно его гроссбухам, Армию возглавлял некий генерал Смит. За ним следовали ведьмоловы различных званий: полковники Грин и Джоунз, майоры Джексон, Робинсон и Смит (не родственник). Кроме того, в списке имелись еще майоры Сковоррод, Коунсерв, Бутль-Молокоу и Буфет: ограниченное воображение Шедвелла к этому времени забуксовало. Среди капитанов числились Смит, Смит, Смит, Смитт и Тэ-Дэ. Далее следовало еще пять сотен рядовых, капралов и сержантов. Многих из них звали Смитами, но это не имело значения, поскольку ни Кроули, ни Азирафаэль никогда не заглядывали так далеко в платежную ведомость. Они просто выдавали зарплату.
В конце концов, их совокупный вклад составлял около шестидесяти фунтов в год.
Шедвелл ни в коем случае не считал, что нарушает закон. Его армия была священным воинством, так надо же как-то сводить концы с концами. В былые времена платили девятипенсовики, а теперь даже их нет.
СУББОТА
То было очень раннее субботнее утро, рассвет последнего дня этого мира, и небо стало краснее крови.
Курьер «Международной экспресс-почты» осторожно завернул за угол на скорости тридцать пять миль в час, притормозил и съехал на травянистую обочину.
