Рыжая пожала плечами и начала пробираться к выходу.

Пальцы на спусковых крючках напряглись почти против воли. В воздухе запахло свинцом и бездымным порохом. Бокал в руке Рыжей разлетелся вдребезги. Уцелевшие зеркала взорвались смертоносными осколками. Обвалился кусок потолка.

И все кончилось.

Обернувшись, Кармин Цуйгибер взглянула на распростертые тела так, словно не имела ни малейшего представления о том, откуда они взялись.

Алым, словно кошачьим язычком она слизнула капли крови — не своей — с тыльной стороны ладони. И улыбнулась.

Она вышла из бара, и ее каблуки застучали по плитам, как далекие молоточки.

Двое туристов вылезли из-под стола и посмотрели вокруг.

— Ничего этого не случилось бы, если бы мы, как обычно, поехали в Торремолинос,[71] — тоскливо сказала миссис Трелфаль.

— Иностранцы, — со вздохом произнес ее муж. — Они просто сделаны из другого теста, Патрисия.

— Ладно, тогда решено. В следующем году поедем в Брайтон, — ответила миссис Трелфаль, которая совершенно не уяснила смысл событий.

Никакого следующего года не будет.

Если уж на то пошло, то и вероятность следующей недели тоже резко уменьшилась.

В Тадфилде появился новый обитатель.

Эти[72] всегда с интересом обсуждали новоселов, но на сей раз Пеппер принесла особенно впечатляющие новости.

— Она поселилась в Жасминовом коттедже, а еще она колдунья, — сказала девочка. — Я узнала это от миссис Хендерсон — она убиралась в том доме и сказала маме, что видела у нее какую-то ведьминскую газету. Там и обычных газет полно, но одна — специально для ведьм.

— Мой отец говорит, что ведьм не существует, — заявил Уэнслидэйл, обладатель волнистых белокурых волос, серьезно смотревший на жизнь через толстые стекла очков в черной оправе. Многие полагали, что когда-то мальчика окрестили Джереми, но никто никогда его так не называл, даже родители обращались к нему «Малыш», в глубине души надеясь, что он поймет намек. Уэнслидэйл с рождения казался человеком, умственное развитие которого соответствует годам сорока семи.

— Почему это их вдруг не бывает? — сказал Брайан, чье открытое веселое лицо покрывал несмываемый слой грязи. — Почему бы ведьмам не иметь своей газеты? Со всякими там новейшими заклинаниями и заговорами. Вот мой папа выписывает «Рыболова-спортсмена», а я зуб даю, что на свете больше ведьм, чем рыболовов.

— Она называется «Новости парапсихологии», — вставила Пеппер.

— Тогда это вовсе не ведьминская газета, — возразил Уэнслидэйл. — Моя тетя тоже такую выписывает. Там пишут про всяких призраков, и предсказателей, и таких типов, которые думают, что в прошлой жизни были королевой Елизаветой. На самом деле ведьм теперь нет. Люди изобрели лекарства и все такое и сказали ведьмам, что они больше не нужны, ну и начали сжигать их.

— Там могли бы печатать картинки с лягушками и разными колдовскими штучками, — сказал Брайан, которому было жаль расставаться с плодотворной темой. — Или… или обзоры о новых метлах. И колонки про кошек.

— А может, твоя тетя тоже ведьма, — заявила Пеппер. — Тайно. Днем она тетя, а по ночам колдует себе вовсю.

— Только не она, — хмуро сказал Уэнслидэйл.

— А еще рецепты всяких зелий, — гнул свое Брайан. — Новейшие способы утилизации лишних лягушек.

— Да заткнись ты, — сказала Пеппер.

Брайан фыркнул. Скажи это Уэнсли, и дело кончилось бы вялой дружеской потасовкой. Но трое уже давно поняли, что Пеппер не считает себя связанной неписаными правилами братских потасовок. Она брыкалась и кусалась с поразительной для одиннадцатилетней девочки физиологической меткостью. Кроме того, с одиннадцати лет перед ними замаячило досадное и смутное понимание того, что во время драки со старой доброй Пеппи в них разгораются страсти, с которыми они еще толком не научились управляться, — и это не говоря о змеино-быстрых ударах, способных свалить с ног даже Малыша-Каратиста.[73]

Но дружить с ней было хорошо. Они с гордостью вспоминали случай, когда Джонсон Жиртрест и его банда стали дразнить их за то, что они водятся с девчонкой. Пеппер набросилась на них как фурия, так что мать Жиртреста в тот же вечер приходила жаловаться.[74]

Пеппер считала его, здоровущего мужика, своим кровным врагом.

Пеппер обладала короткой огненно-рыжей шевелюрой, а лицо ее было не то чтобы усыпано веснушками — нет, его скорее можно было назвать одной большой веснушкой с редкими вкраплениями светлой кожи.

Вообще-то при рождении Пеппер назвали иначе: Пиппин Галадриель Луннодева.[75] Этими именами ее наградили в ходе обряда, совершенного в топкой долине, в окружении трех хилых овец и протекающих полиэтиленовых вигвамов. Ее мать сочла валлийскую долину Пант-а-Ллона идеальным местом для Возвращения к Природе. (Через шесть месяцев, до смерти устав от дождя, комаров, мужчин, а также овец, уничтоживших сначала весь общинный урожай конопли, а потом и допотопный микроавтобус, она начала догадываться о том, почему весь ход человеческой истории определялся стремлением уйти от Природы как можно дальше, и в итоге вернулась в Тадфилд, приятно удивив этим дедушку и бабушку Пеппер, купила бюстгальтер и с глубоким вздохом облегчения записалась на курсы социологии.)

У ребенка, получившего имя Пиппин Галадриель Луннодева, есть только два пути, и Пеппер выбрала второй; трое Этих мужеска полу кое-что узнали о ее характере в первый же школьный день, на игровой площадке, когда им всем было по четыре года.

Они спросили, как ее зовут, и она, в невинности своей, ответила.

Потребовалось ведро воды, чтобы отделить зубы Пиппин Галадриели Луннодевы от ботинка Адама. Тогда же была разбита первая пара очков Уэнслидэйла, а свитер Брайана пришлось зашивать в пяти местах.

С тех самых пор Эти были неразлучны, а Пиппин навеки превратилась в Пеппер для всех, кроме своей матери и (только когда те набирались отчаянной смелости, а Эти находились почти за пределами слышимости) второй банды Тадфилда — Джонсонитов под предводительством Джонсона Жиртреста.

Адам барабанил пятками по стенке молочного ящика, служившего ему престолом; он прислушивался к перепалке со снисходительным видом короля, внимающего пустой болтовне придворных.

Он лениво жевал соломинку. Начиналось утро четверга. Впереди простирались каникулы, бесконечные и пустые. Их необходимо было чем-то заполнить.

Он пропускал разговоры мимо ушей, словно стрекотание кузнечиков, или, точнее, просеивал его, как пустую породу, следя за тем, не мелькнет ли в песке крупица золота.

— В воскресной газете писали, что у нас в стране тысячи ведьм, — сказал Брайан. — Они поклоняются Природе, питаются здоровой пищей и все такое прочее. Почему бы одной не оказаться здесь у нас? Пишут, что они захлестнули страну Волной Бессмысленного Зла.

— Неужели тем, что поклоняются Природе и едят здоровую пищу? — спросил Уэнслидэйл.

— Так написано.

Эти тщательно обдумали услышанное. Однажды — по инициативе Адама — они целый день, начиная с полудня, питались здоровой пищей. Вердикт был таков: можно запросто и даже очень хорошо прожить на