— Прекрасно. Именно то, что надо, — радостно приговаривал он, и лицо его снова было добродушно-веселым.
С жарким расправились в молчании.
— И все-таки, если бы у меня были деньги, я бы знал, как начать одно большое дело, — снова вернулся к своему Дружиловский.
— В миллионеры захотелось? Ну-ну... — покачал головой Ляхницкий, явно думая о чем-то другом.
— А вы послушайте, не отмахивайтесь. — Дружиловский наклонился к нему и продолжал, быстро оживляясь: — Вот вы гонитесь за тем, чтобы успеть втиснуть в номер хотя бы одно интересное и свежее сообщение. И все равно многое и очень интересное в завтрашнюю газету не попадет. А ведь можно к самому вечеру выпускать что-то вроде сводки интересных сообщений, только сообщений. Бюллетень сенсаций.
— Не хватит, — сказал редактор, ковыряя во рту зубочисткой.
— Чего «не хватит»?
— Сенсаций.
— Во-первых, бюллетень должен быть небольшим — две-три тетрадочные странички, — все более увлеченно говорил Дружиловский, он видел, что редактор слушает его с интересом. — Во-вторых, если не хватит, можно кое-что и выдумать, да еще и с пользой для местных политиков. В обмен, так сказать, на льготы и прочее.
— Слушайте, Сергей Михайлович, а это действительно неплохая идея, — удивленно сказал Ляхницкий. Он наполнил рюмки коньяком. — Давайте-ка выпьем за нее и подумаем...
Они чокнулись.
— Меня если потрясти, я еще не то могу придумать, — подмигнул Дружиловский и опрокинул рюмку.
— Знаете что? — энергично произнес Ляхницкий. — Я завтра же иду к министру внутренних дел Хеллату. Если он даст лицензию и бумагу, мы начинаем большое дело.
— О каком деле речь? — послышался скрипучий голос, и за спиной Ляхницкого появился высокий мужчина лет сорока пяти, с косматыми бровями, черными остроконечными усами и массивным носом. На нем был дорогой пиджак из грубой шерсти, стоячий крахмальный воротничок, обхваченный черным галстуком с жемчужной булавкой.
— Наконец-то! — воскликнул Ляхницкий, показывая на свободный стул. — Прошу знакомиться. Пан Дружиловский, пан Богуславский...
Подбежавший метрдотель сам принимал заказ от нового гостя и называл его «пан полковник».
— На улице мразь, — скрипел Богуславский, зябко потирая красные руки. — Не то снег, не то дождь, не то черт знает что. А с моря ветер, с ног валит. Здешняя зима — это сплошное безобразие. Ну а что за дела вы тут обсуждали?
— Да так, шевеление воздуха, — весело и беспечно ответил Ляхницкий. — Пан Дружиловский фантазировал, как из рубля сделать сотню.
— Пан Дружиловский поляк? — вдруг спросил сердито полковник Богуславский, взглянув на подпоручика из-под косматых бровей. — Впрочем, по внешности вы мало похожи на поляка.
Дружиловский объяснил, что, кажется, прадед у него был поляк.
— Уж если польская кровь у кого есть, то, мало ее или много, значения не имеет, важно, что она есть, и тогда перед нами человек особого покроя, — сказал Богуславский. Из-за его скрипучего голоса казалось, что он все говорит сердито и раздраженно.
Разговор зашел об инициативе Москвы заключить мир с Прибалтийскими странами и о предстоящей в Риге мирной конференции этих стран... Дружиловский был не очень в курсе всей этой истории и знал только, что против прибывшей в Ревель советской делегации ведутся интриги.
— Суета сует, — сказал он важно.
Богуславский посмотрел на него удивленно из-под косматых бровей.
— К счастью, такой взгляд на историю не имеет успеха у государственных деятелей, — сказал он. — Может, вам захотелось сесть с большевиками за один стол и сыграть в покер?
Ляхницкий поспешил объяснить, что его приятелю приходится туго.
— Если человек хочет чего-то добиться, у него должен быть более твердый взгляд на современные дела, — сердито проворчал Богуславский, опустив массивный нос к тарелке.
— Моя ненависть к большевикам всегда со мной, — с достоинством сказал Дружиловский, понявший свою оплошность. Он заметил, что редактор одобрительно смотрит на него, и продолжал, заносчиво вскинув голову: — И никто не имеет права подозревать меня в желании мириться с ними. Однако, чтобы всецело думать о борьбе, я должен высвободить свою голову, не думать о средствах для существования.
Теперь редактор перевел беспокойный взгляд на жующего полковника, ожидая, что тот ответит.
— О да, о да. Я согласен, — миролюбиво проговорил полковник.
Как только было покончено с десертом, Ляхницкий сказал, обращаясь к полковнику:
— Я думаю, мы извиним моего друга, ему надо уйти...
— Какой может быть разговор, дело прежде всего, — под усами Богуславского шевельнулась благосклонная улыбка.
— Да, прошу извинить, — торопливо сказал Дружиловский и откланялся. Его выпроваживали как бедного родственника или надоевшего нахлебника! Как страстно хотел бы он сейчас небрежным жестом положить на стол крупную купюру. Но, эх!..
Ляхницкий проводил его до двери и, вернувшись к столу, спросил:
— Какое у вас впечатление?
Полковник расправил усы.
— Пригодится.
— Вполне, вполне.
— Хотя не из прочных... но изворотлив.
Наклонившись над столом, они заговорили тихо, без выражения, как люди одного дела, понимающие друг друга с полуслова.
— Он сказал, что его жена лезет к русским.
— Не удивительно. Вы уверены, что он не знает о ее английских связях?
— Уверен. Он говорил, что это у нее такая блажь — познакомиться с красными земляками. Нет, нет, и она и англичане достаточно умны.
— Как она ест наши конфеты?
— Глотает.
— Подбросьте ей: поляки договариваются с французами тайно, за кулисами мирной конференции, выяснить возможности торговли с русскими. Может, тогда, наконец, в Лондоне стукнут кулаком по столу и обуздают прибалтов.
— Сделаю завтра.
— А его вербуйте.
— Он сейчас предложил стоящее дело — выпускать бюллетень сенсаций и использовать его для дезинформации.
— Смотри-ка — не ожидал. Будете выпускать вместе?
— Естественно.
— А для него это станет хорошей крышей. Надо все-таки вербовать и жену.
— Торопиться опасно... неглупа...
— Неужели англичане хорошо ей платят?
— Думаю — да. Они вернули мне долг, оплатили счет за бумагу. К ней нужен очень тонкий подход.
— У них любовь?
— Вряд ли... Я как раз об этом думаю.
— Думайте поскорее. Что говорит министр Хеллат?
— Все то же: деловой мир жмет на правительство, хотят торговать с русскими.