— К восьми.
— Вот и прекрасно. Потерпи, Леночка.
Саша повернулся к залу, захлопал в ладоши.
— Продолжаем занятия! Прошу встать парами.
«…Прощай, прощай, прощай, моя родная, не полюбить мне больше в жизни никого, и о тебе одной лишь вспоминаю и шлю тебе свое прощальное танго…»
Саша опять занимался с группой, по-прежнему думал о Варе, снова и снова перебирал в уме все, что рассказывала о ней Лена: «Такая молодая, такая красивая, а вся в чужих делах и заботах». И ему она писала в ссылку: «Как бы я хотела знать, что ты сейчас делаешь…» И его хотела поддержать своей любовью, и сына Лены отвезла на Дальний Восток… Они с Глебом рассуждали: народ, холопы… Нет, не все холопы! Саша машинально сжал руку своей партнерши, та удивленно взглянула на него.
— Я сделала что-то не так?
— Прости, — извинился он, — ты молодец, все делаешь, как надо. Я задумался о чем-то…
Глеб заиграл новую мелодию.
«…Окончен путь, устала грудь… И сердцу хочется немного отдохнуть…»
Он аранжировал под ритм танца любые мелодии, даже цыганские, знал, что Саша их любит. Лена сидела возле него, он что-то говорил ей, объяснял, видно, как аккомпанировать. Появился Стасик, тоже присел к роялю. Стали подходить люди из следующей группы.
Саша наконец отпустил своих учеников, взглянул на Глеба.
— Отвезешь Лену?
— Не надо, я доеду сама.
— Он тебя отвезет на машине, остановится, где прикажешь, там и высадит.
— У вас есть машина?
— В этом городе все машины наши, — засмеялся Глеб.
— Не пропадай. Где нас с Глебом найти, знаешь. Утром мы дома, вечером — здесь. Постараемся оформить тебя в нашу бригаду.
— Я должна подумать.
— Думай, но не слишком долго.
Глеб вернулся, когда уже следующая группа заканчивала занятия.
— Ну, дорогуша, доложу тебе, живет она за нефтеочистительным заводом, темнота, какие-то домишки, вдали бараки, дальше ехать не разрешила. И проводить не разрешила. Я, конечно, настоял: «Не отпущу вас одну». Проводил. Бараки стоят по ниточке, как в лагере. Возле каждого — фонарь, а в самих бараках — темно, рано, наверно, спать ложатся, а может быть, свет выключают в определенное время, черт их знает. В общем, как к баракам подошли, она со мной попрощалась и быстро пошла, но я заметил: вошла во второй барак справа.
Историю Лены Саша рассказал Глебу за ужином. Глеб слушал внимательно, хотя ничего необычного в судьбе Лены для нынешнего времени не было, кругом сплошь такие судьбы.
— Я решил, она учительница: твердо выговаривает окончания слов.
— Долго жила за границей, с тех пор осталось, потом работала переводчицей в каком-то техническом издательстве.
— Отец мог бы ее получше устроить.
— Нет, отец ее из тех, настоящих! И сама она бы на это не пошла. Я в свое время тоже рассуждал: стране нужны инженеры.
Глеб усмехнулся.
— Идейные были детки…
— Это точно, — рассмеялся Саша, — хотели служить социалистическому отечеству, а оказались ему не нужны.
— Такая женщина, — сказал Глеб, — знает три языка, а ее заставили шпалы таскать, рельсы укладывать, костыли забивать. Вот тебе и стихи о прекрасной даме.
— Ладно, заказывай еще по сто граммов.
— Смотри, — удивился Глеб, — сам предлагаешь. Что случилось?
— Есть проблемы.
Выпили, закусили.
— Понимаешь, какая история, — сказал Саша, — была любовь у меня, в Москве еще. Ну, как сказать? Любовь? Девчонка, семнадцать лет, нравился я ей, хорошая девочка, красивая, умная, с характером. Потом меня посадили, она по тюрьмам ходила, носила передачи, о матери моей заботилась, в ссылку мне писала, я отвечал, мечтал встретиться, Варя ее зовут. Ну вот, а когда вернулся, узнал, что в это время она выходила замуж, правда, быстро развелась. Меня как обухом по голове, и я, конечно, порвал, отрубил. И вот Лена рассказала мне, как было в действительности, и все обернулось совсем иной стороной, долго об этом рассказывать. В общем, я был неправ, отверг ее грубо, несправедливо, она меня ждала, а я ее отбросил.
— Любил ты ее?
— Любил.
— А сейчас?
— И сейчас люблю.
— А она?
Саша пожал плечами.
— Не знаю, не виделись пять лет.
— Задача… — протянул Глеб. — Девчонка молодая, не будет тебя, конечно, столько лет на печке дожидаться. Но с другой стороны, первая любовь! Это тоже, дорогуша, не забывается!
— Позвоню ей, — сказал Саша.
— Правильно, — одобрил Глеб. — Вызови ее сюда. Устроим в гостинице в лучшем номере. И разберетесь в своих делах.
— Как она сюда поедет? Работает, учится.
— Майские праздники на носу, еще пару дней прихватит от отпуска, вот тебе и медовый месяц получится. За это надо выпить, дорогуша!
Хорошая мысль! И Лена в Уфе. Он скажет Варе: «Приезжай к нам на праздники! Повидаемся все вместе».
— Теперь насчет Лены, — сказал Саша. — Надо устроить ее к нам, пропадет она на этих шпалах.
— Надо. Обязательно, — согласился Глеб. — Леню и Стасика уговорю, потеснимся. Боюсь, Машка не пропустит — высланная.
— Каневский сейчас играет в местном симфоническом оркестре и у нас работал, тоже высланный. А фамилия? Машка может и не знать такую фамилию, не шибко, наверное, политически грамотная.
— Предположим. А Семен? Опять скажет: пианисты не нужны.
— Не захочет Семен — завтра все брошу и уеду.
— Даже так?
— Даже так. Тут и раздумывать нечего.
— Дорогуша, я не раздумываю, а обдумываю, как это все наверняка сработать. С отставкой — ход правильный. И я добавлю: если Сашка уйдет, то и я уйду.
Обычно Саша звонил в Москву по воскресеньям. Но до воскресенья — три дня. Столько ждать немыслимо. На следующий день позвонил Варе.
Принимая заказ, телефонистка спросила:
— Кто подойдет, или кого вызываете?
— Иванову Варвару Сергеевну.
— Ждите.
Потом сказала:
— Нету дома.
