те факторы, которые каким-то образом ассоциировались с возникновением боли, теперь помогали ему с ней справиться. Благодаря Джоан он хотя бы шел своими ногами. А дождь маскировал его, делал его фигуру не такой приметной для прохожих, а потому и для него самого, – и тем затуманивал боль. Дорога, как назло, шла то в гору, то под гору. Они совершили очередное долгое восхождение по узкому тротуару и оказались возле «Банка д'Италия». Дождь кончился. Боль, добравшаяся до каждого уголка замкнутого подреберного пространства, теперь вооружилась ножом и принялась кромсать его стенки в попытке вырваться на волю. Они вышли на Виа Национале за несколько кварталов от гостиницы. Витрины магазинов теперь не были скрыты шторами, фонтан в отдалении не работал. У него было такое чувство, словно он откидывается назад, а сознание его будто стало веточкой – веточкой, ответвившейся от ствола, выбравшей стать вот этой веткой, а не той, потом выбравшей снова и снова, становясь с каждым разом все тоньше, и так до тех пор, пока у нее уже не осталось другого выбора, кроме как просто растаять в воздухе. В гостинице он лег на свою кровать, накрылся пальто, поджал ноги и уснул.
Когда через час он проснулся, все стало другим. Боль ушла. Джоан лежала на своей кровати и читала путеводитель. Он увидел ее, перекатившись на другой бок, как будто заново, как бы в холодноватом библиотечном свете – так, как он увидел ее в тот самый первый раз; только теперь он сознавал, причем совершенно спокойно, что с той поры она живет с ним в одной комнате.
– Все прошло, – сообщил он ей.
– Ты шутишь. Я уже твердо решила вызвать врача и отправить тебя в больницу.
– Да нет, не тот случай. Я с самого начала знал. Это все нервы.
– Ты был белый как смерть.
– Слишком много разного сошлось в одной точке. Думаю, Форум добил меня окончательно. Уж очень тяжко давит здесь прошлое. Да еще туфли жали, совсем извелся.
– Дружок, ты же в Риме. Радоваться надо!
– Я и радуюсь – теперь. Ладно, хватит. Ты, наверное, умираешь с голоду. Пойдем поедим чего- нибудь.
– Нет, правда? Тебе точно можно?
– Сто процентов. Все прошло. – И если не считать комфортного, как воспоминание, отголоска боли, который исчез с первым проглоченным куском миланской салями, все и правда прошло.
Мейплы снова пошли бродить по Риму, и в этом городе ступеней, ускользающих и вновь развертывающихся перспектив, многооконных поверхностей цвета сепии и розовой охры, зданий столь просторных, что, находясь в них, чувствуешь себя как будто под открытым небом, – они расстались. Не физически – они почти все время были на виду друг у друга. Но они наконец расстались. Оба это знали. Они стали, как в начальную пору их романа, предупредительны, веселы и безмятежны. И брак их приказал долго жить, как непомерно разросшаяся виноградная лоза, которую, с трудом отыскав материнский стебель, срубил дряхлый виноградарь. Они рука об руку шли через казавшиеся единым целым кварталы зданий, которые при ближайшем рассмотрении распадались на самостоятельные, не похожие один на другой образцы разных эпох и стилей. В какой-то момент она вдруг сказала: «Я знаю, дружок, что нам всегда мешало. Я тяготею к классике, а ты к барокко». Они вместе ходили по магазинам, смотрели, спали, ели. Сидя напротив нее в последнем из ресторанов, которые, как оазисы столового полотна и вина, поддерживали их плоть в эти благостные, элегические дни, Ричард понял, что Джоан счастлива. С ее лица сошло вечное напряжение надежды, и оно сразу разгладилось; в жестах появилась кокетливая молодая насмешливость; в ней проснулось какое-то восторженное внимание ко всему, что ее окружало; и ее голос, когда она подалась вперед, чтобы шепотом поделиться своими наблюдениями по поводу женщины с красавцем кавалером за соседним столиком, звучал оживленно, как будто самый воздух ее дыхания сделался свободным и легким. Она была счастлива, и, ревнуя к ее счастью, он опять заколебался, нужно ли ему оставлять ее.
Примечания
1
2
3
В романе Э. Хемингуэя «Прощай, оружие!» упоминается король Виктор Эммануил III (1869–1947), последний король Италии.
4
5
6
