голову ради спасения родины…»
Еще многими словами убеждал Шадиман покориться обстоятельствам, а потом, став сильнейшим царем, отомстить за все…
Уже давно полная апатия овладела Луарсабом. Он чувствовал, что Керим не раз подготовлял побег, но, очевидно, богу не угодна его свобода, – иначе помог бы. Страдал он за Тэкле: совсем обессиленная, она уж не стояла у камня, а, уступая мольбе «царя сердца своего», большую часть дня сидела на запыленном камне. До боли сжималось сердце при виде тоненькой фигурки, и он молил бога сжалиться чад несчастной розовой птичкой и послать ему, Луарсабу, смерть.
К удивлению Баака, послание Шадимана оживило царя. Он долго ходил по продырявленному ковру и внезапно выразил желание видеть Керима…
– Иншаллах, я сегодня ночью предстану перед царем царей, – сказал Керим, выслушав Датико.
Снова и снова взвешивал Керим затеянное и чем придирчивее, строже и тщательнее обдумывал неизбежные случайности, тем менее сомневался в успехе побега Луарсаба и всех дорогих его сердцу.
Только поздно ночью закончился утомительный прощальный пир. Проводив Юсуф-хана до его покоев, Али-Баиндур наконец отпустил Керима. Приказав, как делал каждый вечер, двум свирепым евнухам охранять его ложе, Баиндур свалился в крепком сне.
Обойдя двор, проверив у ворот стражу, Керим поднялся в каменную башню. Конечно, он не опасался доноса, ибо предусмотрительно с давних пор начал проверять на ночь башню. Эту привычку очень одобрял Али-Баиндур и однажды чуть не избил рябого сарбаза, сообщившего о частом хождении Керима в башню.
Все же сегодня Керима особенно радовало, что рябого сарбаза, тайного лазутчика Баиндура, трясет лихорадка и он корчится на циновке, а Селим занят хасегой, которая благодаря крепкому сну Баиндура снова пролезла через щель в темный сад.
Керим легко взбежал по крутой каменной лестнице.
Царь встретил его радостным восклицанием:
– Мой Керим! Я уже смирился со своей участью, но тайное послание взволновало меня. Я готов на риск, ибо лучше быть заколотым сарбазами, чем продолжать бездействовать, когда гибнет царство. Не страдал я, когда в Картли властвовал Георгий Саакадзе, ибо знал – Картли расцветет под его сильной десницей; не страдал, когда Теймураз захватил трон, – ибо он Багратиони. Но теперь узурпатор, запятнавший себя кровью царя Симона, жестокосердный Зураб Эристави бесчинствует в моем уделе. Это выше моих сил! Попытайся устроить мне побег. Переодень сарбазом или придумай что хочешь, только выведи отсюда.
– О царь царей, разве я день и ночь не думаю о твоей свободе?! Нетрудно переодеть тебя сарбазом, но проклятый хан – да испепелит его шайтан! – давно приказал каждого сарбаза, выходящего ночью из ворот, осматривать, освещая его лицо фонарем и снимая с него плащ. Хитрый хан чувствует, что не навсегда ты пожелал остаться в каменной темнице… И он с каждым днем все зорче следит за проклятой аллахом башней.
– Значит, нет никакой надежды?!
– Да будет мне свидетель аллах! Никогда еще ты, царь царей, не был так близок к свободе, как сейчас.
– Что? Что ты говоришь, мой Керим?!
– Удостой меня доверием, возвышенный царь! Сейчас сама судьба посылает нам избавление. Все так крепко построено, что никакие случайности не смогут помешать аллаху указать тебе, светлый царь, светлой царице, князю Баака и нам, твоим рабам, дорогу в Картли.
– Что ты придумал, мой Керим?
– Не я, светлый царь царей, аллах придумал и мне вовремя подсказал. Неизбежно мне завтра выехать по пути ловкости к достижению задуманного… Со мной поедет Арчил-"верный глаз". Может быть, пятнадцать дней и ночей мы будем путешествовать, может, двадцать, но, когда вернемся, в ту же ночь ты, о мой повелитель, вскочишь на коня и помчишься, свободный, как ветер, куда пожелаешь. Я просил азнаура Датико царицу предупредить… Никогда после первой неудачи не посмел бы напрасно тревожить.
– И ты не приподнимешь хоть немного завесу? – спросил Баака.
– Нет, князь из князей. Удостой меня доверием. Расскажу в Метехи, если светлый царь Луарсаб пожелает меня выслушать.
За многие годы узничества и царь Луарсаб и князь Баака привыкли во всем доверяться преданному, благородному Кериму. И такой уверенностью дышали сейчас его слова, что Луарсаб вдруг почувствовал себя почти свободным. Повеселев, он на прощанье поцеловал Керима и обещал: если богу будет угодно, Керим навсегда останется с царем Картли и своим умом будет украшать Метехи.
Радовался и Баака. Особенно его убеждало, что Арчил-"верный глаз", этот выученик Саакадзе, будет участвовать в устройстве побега.
На следующий день в Гулабской крепости все сарбазы с завистью говорили, что хан поручил ага Кериму привезти ему знатную хасегу, а сопровождать баловня удачи будет гурджи, ибо новая красавица из Гурджистана.
На пыльной, заброшенной улице, где приютился домик Тэкле, готовились словно к празднику. Уже много месяцев, кроме палящего солнца и едкой буро-желтой пыли, ничего не было видно. И вдруг – ливень! За глинобитными заборами слышался шутливый визг женщин, собирающих драгоценную воду; дети оглашали воздух счастливыми выкриками; раздевшись, они бегали по улице, утопая в липкой грязи, и, омытые ливнем, устремлялись к калитке. Уже темнело. Сначала взбудораженная пыль вздымалась подобно тяжелой туче, но ливень упорно прибивал ее к земле, и, словно устав бороться, она образовала непролазное вязкое болото.
Подняв, глаза к узенькому окну, Тэкле встрепенулась. Она сначала увидела улыбающееся лицо, потом руку царя. Он посылал ей воздушный поцелуй. Почти никогда он так близко не подходил к решетке, никогда она так ясно не видела его лицо. Сквозь сетку затихающего дождя в прозрачном воздухе любимый был так близок!
Она не чувствовала ни зноя, ни прохлады. Не тяготила ее и промокшая насквозь одежда и увязшие в липкой луже ноги. Царь! Ее царь улыбался ей и посылал приветственный поцелуй! О, что-то произошло! Почему потеплело в замершем сердце? И она, не отводя взора, смотрела вверх, все больше поражаясь ясному виденью.
Напрасно старик Горгасал умолял ее покинуть болото. Она ничего не слышала, не понимала – только одно: видеть любимого, ощущая его близость! Но вот прощальный взмах руки и… Тэкле вздрогнула: исчезло улыбающееся лицо, и за решеткой образовался черный провал.
Насилу вытащил Горгасал из липкой глины ноги царицы, почти на руках понес ее домой. А сарбазы, толпившиеся у ворот, потешались над стариком, ублажающим ведьму.
– Царица, – прошептал старик, – Датико идет следом, наверно, слово хочет сказать.
Действительно, нагнав, Датико протянул ей монету и громко проговорил:
– Князь ради наступающей пятницы тебе прислал, – и добавил шепотом: – Сегодня дозволь посетить твой дом, – и, не дожидаясь ответа, быстро повернул обратно.
Нетерпение Тэкле было так велико, что она не только не сопротивлялась старой Мзехе, но сама помогла ей смыть с себя глину и окунулась в теплую мыльную пену, охотно следила, как преданная старуха расчесывает ей густые, цвета гишера, косы, согласилась надеть мягкие бархатные туфельки и светлую одежду. Да, и у нее праздник, ведь сегодня ей улыбался царь ее сердца!
Наконец ночь сдвинула над землей темные крылья. Вот сейчас… вот… Нет, не идет верный друг. И затаив дыхание прислушивается она к ударяющимся о медный таз запоздалым дождевым каплям. Но, кажется, стук в калитку?.. Раз, два, три! Датико! Скорей, Датико, сердце сгорает от нетерпения! Спеши к изнывающей Тэкле!
– О друг, как ждала тебя! Говори! Говори, почему посветлел мой царь? Почему сегодня так близко подошел к решетке, словно хотел распахнуть проклятое окно?
– Ты угадала, светлая царица, скоро окно будет открыто. И из него на свободу вырвется орел.
Тэкле застонала и схватила руку Датико. Она жадно слушала об отъезде Керима и сына Датико. Да, да, скоро свобода! Скоро, раз осторожный Керим просил ее предупредить, раз царь Луарсаб просил верить в близкий час их встречи.
