лапы Теймураза? Царствовать над горцами песнопевец Зураба не допустит! А я?.. Дело покажет!» – поспешил отделаться от неприятной мысли Шадиман.

То ли из гордости, то ли из боязни насильственных действий со стороны Шадимана и Андукапара, бестактно желавших удержать князей в Метехи как можно дольше, они, точно сговорившись, объявили, что не последуют примеру Мирвана и Липарита и, как было назначено, разъедутся ровно через два дня. Но грянувший веселый звон в соборах и храмах наполнил Тбилиси и заставил содрогнуться владетелей. Они готовы были ринуться к коням, одобрив призыв Палавандишвили: «Не медлить ни часа, ни минуты! Выбраться из Метехи!»

И тут произошло непредвиденное событие, потрясшее Шадимана. Дверь в «зал с оранжевыми птицами» распахнулась, и стало видно, как стража опускает копья наконечниками вниз, а в зал входит, с поднятыми крестами, в торжественных одеяниях, духовенство.

Впереди – архиепископ Феодосий, за ним Трифилий и десять епископов и архимандритов. Феодосий, осеняя князей направо и налево крестным знамением, оповестил:

– Святой отец, католикос Картли посылает вам, князья Картли, свое пастырское благословение и радостную весть: исконные враги Христа – персы изгнаны из земель Грузии. Богом данный царь, победитель Теймураз Багратиони, воцарился вновь на престоле Кахети! Да восторжествует мир над уделом иверской божьей матери! Да будет благодать над народом обоих царств!

– Аминь! – подхватили остальные.

– Да расцветут цветы дружбы и взаимного доверия! – проговорил Трифилий.

– Аминь! – подхватили остальные.

И раньше чем кто-либо успел опомниться, духовенство так же внезапно исчезло, как появилось.

Ледяное молчание сковало князей. «Церковь признала царем Теймураза!.. Бежать! Как можно скорее бежать в свои замки!.. Архиепископ Феодосий едва удостоил царя Симона поклоном!.. А может, Теймураз уже сюда спешит? Бежать! Бежать, пока не поздно!»

Но страх перед Шадиманом, а главное, перед Зурабом, способным бросить их в подземелье, в чем охотно поможет ему Андукапар, вынудил князей сдержанно отнестись к вызывающим действиям церкови и, наперекор своему страстному желанию, остаться до назначенного срока разъезда.

Выручил многих Фиран Амилахвари: он напомнил князьям их обещание поохотиться у него в замке Схвилос-цихе.

Джавахишвили первый заверил любезного владетеля о своем согласии: о, конечно он помнит о приглашении и непременно пожалует к Фирану! Когда охота?

Оказалось, хоть сейчас. Князья заволновались: «А обложен ли зверь? Готовы ли собаки? Не опоздать бы!» И многие решили ехать на охоту сегодня же, прямо из Метехи.

Обрадованный Фиран стал торопить Шадимана поскорей закончить съезд: «Сколько говорить можно? Ничто так не объединит князей, как груды убитой дичи и туши джейранов».

– А ты, князь Зураб, почему молчишь? Уж не собираешься ли не выполнить обещания?

– Кто, я? Видно, Фиран, ты плохо меня знаешь, – Зураб подбоченился. – Клянусь, намеченные мною зайцы уже сегодня могут служить по себе панихиду! А рог, из которого я выпью за твоей скатертью в честь удачной охоты, может чувствовать себя уже пустым! Приеду, князь, вовремя. Может, удастся мне и Шадимана оторвать от Метехи.

«Что особенного сказал Зураб? Отчего похолодело мое сердце? – недоумевал Шадиман. – Странно, зачем я удержал его в Метехи. Надо исправить ошибку и половчее выпроводить его».

– Знаю, Фиран, ты не успокоишься, пока князь Зураб не очутится у тебя в замке. И хотя о многом необходимо потолковать нам с Зурабом, но отложим до конца охоты. Прошу тебя, Зураб, поезжай с Фираном. И то правда: отдых тебе не помешает.

– Разве я похож на уставшего, дорогой Шадиман? Разреши отбыть на следующий день после выезда царя. Ты прав, есть неотложные дела… Уверен, ты одобришь.

Оказалось, у многих князей неотложные дела, и они завернут на день в свои замки. Так им с помощью Фирана удалось вырваться из Метехи несколько раньше других.

Оставшись с Шадиманом и подозрительно не отстающим от них Андукапаром, князь Зураб Эристави захохотал. Он хохотал неистово, громко, вызывающе. О, он, арагвский владетель, любитель охоты, узнаёт мелкодушных зайцев! Они едва скрывают испуг. Он узнаёт шатающихся при малейшем дуновении ветра. Что ж, еще неизвестно, куда ветер подует! Вот Шадиман убеждал его отдохнуть, а забыл, что духовенство опять откладывает венчание царя Симона! Нет, он, Зураб, поохотится раньше здесь, на святых отцов! Довольно с духовенством нежничать, надо заставить любителей ряс венчать царя Симона в Мцхета. Не позднее чем завтра он, Зураб, поскачет к католикосу, и не будет он князем Арагвским, если не вырвет у черных упрямцев согласие! Еще познают его силу и духовенство и князья!

Немало был изумлен Шадиман, выслушав решение Зураба. Но не все ли равно? Испортить уже ничего нельзя. А другие князья? Прав Зураб: бежали, как зайцы от охотника. Но кто же охотник? Глубокое оскорбление испытывал Шадиман. Кому, кому же отдал он жизнь? Где? Где гордое княжеское сословие? А может, прав!? По какой причине должны такому царю покоряться? Кто сказал – покоряться?! Властвовать над таким царем должны! Но князьям и это не под силу. Нет, не то! Каждый из них хочет выше другого стать, только не при таком царе. Саакадзе прав, но где взять другого? Пусть подскажет, если в виду имеет. Да, и… как можно скорее!

Шадиман призвал чубукчи и приказал разыскать гонца Саакадзе. Чубукчи замялся: он велел гонцу прийти дней через шесть, когда разъедутся князья, а сегодня только четвертый наступил. Сам не сказал, а чубукчи забыл спросить, где живет…

Шадиман резко бросил:

– Найди! И немедля! Хоть на дне Куры! Хоть в глубине Мтацминды! Хоть у черта на рогах!

Еще вчера Зураб, намеренно в присутствии Шадимана, погнал гонца во дворец католикоса. Святой отец сразу согласился выслушать Зураба Эристави. И вот князь, дождавшись утра, приказал седлать коня. Но едва он вдел ногу в узорчатое стремя, как к нему подбежал арагвинец, всадник из четвертой сотни, умоляя заехать к Мамука, умирающему от раны, полученной в Кахети. Зураб передернулся, гаркнул на весь двор:

– Если еще не умер, побеги за священником! Я, что ли, велел волчьему хвосту драться?!

– Высокий князь, на здорового можно сердиться, а Мамука боится без твоего прощения умереть!

– И здесь боится?

– Святым Георгием молю, удостой!

– Лучше бы другим святым!

Нахмурившись, Зураб крикнул:

– Э-э! Джибо, скачи к преподобному Феодосию, расскажи, по какой причине немного опоздаю! Ничего, богоугодное дело! – и обернулся к конным арагвинцам: – Почему в сборе двадцать дружинников? Что я, с духовенством сражаться собираюсь? – Залюбовался верховыми и приказал: – Пяти довольно! Остальные пусть в духан скачут, за здоровье Мамука выпьют, может, выздоровеет.

Вслед за Зурабом из Метехи в самом плохом настроении выехал чубукчи Шадимана. Вчера, сколько он ни искал, не мог обнаружить проклятого гонца Саакадзе, будто земля его поглотила. Хорошо, старший смотритель конюшен навел его на след: о лавке Вардана заговорил – там всегда разный товар. Сначала постеснялся: «Ты, говорит, видный человек, неудобно беспокоить просьбой, думал, с дружинником поедешь». Но он, чубукчи, ему тоже уважение оказал: «А ты разве не видный? Тебе цари и князья коней дорогих доверяют. Сам знаешь – витязь без коня все равно что девушка без волос». Еще немного пошутили, и смотритель конюшен поручил ему навестить купца.

Зураб оглянулся на скачущего чубукчи и свернул к мосту: «Нет, не меня выслеживает. Но даром не катается», – и приказал одному из сопровождающих его арагвинцев следить за чубукчи.

Едва въехав во двор бывшего дома Даутбека и Димитрия, где разместились арагвинцы, Зураб взбежал на второй этаж и распахнул дверь в боковую комнату. У столика сидел ухмыляющийся Миха и здоровенным кулаком разбивал кахетинские орехи. Зураб поспешил обнять вскочившего мсахури.

– Как моя конница, Миха? – нетерпеливо воскликнул князь.

– Слава святой Нине! Все арагвинцы в строю и жаждут отдать жизнь за своего любимого князя,