том Метехи, но Гульшари строго соблюдала дворцовые правила, желая этим подчеркнуть и свою власть и недоступность царя. Иначе, думала она, всякая обезьяна перестанет считаться с таким венценосцем, как ее брат. И Андукапар обязан был подчиниться прихоти Гульшари. Она не ошиблась, находящиеся в Метехи придворные невольно следовали их примеру, и, к удовольствию Шадимана, хоть некоторая доля уважения к величию царя была соблюдена.
Странная выходка Зураба если не возмутила, то удивила Шадимана. Решив отложить разговор с Хосро о предложении католикоса, Шадиман поспешил обсудить с царевичем новую «арагвскую головоломку».
На утреннее совещание первым пришел Андукапар, вторым Иса-хан, а последним Зураб.
– Бисмиллах! – воскликнул Иса-хан, придавая голосу сладость шербета. – Тебя ли видят мои опечаленные разлукой глаза? Пир наполовину был нам усладой, но в поисках причин тому мы остановились в оазисе догадок, ибо сказано: не ищи смысла там, где виден умысел.
– Хан из ханов, когда явился твой гонец в баню, я был мокрый, как рыба, и не осмелился побежать на твой зов. А когда высох, не услышал твоего призыва и покорно проскучал, ибо сказано: не спеши туда, где тебя не ждут.
– А не потому ли не спешил ты, князь Зураб, – Андукапар хихикнул, – что самовольно размещал в царском замке никем не прошенных арагвинцев?
– И до меня дошло, Зураб, о дружеской встрече арагвинцев со своим владетелем под гостеприимной крышей Метехи.
– А значение принятия мною святых таинств до тебя не дошло, Шадиман?
– Дошло, как изумление доходит до рассудка.
– Благосклонная к витязям анчисхатская божья матерь меня осенила, – Зураб вызывающе положил руку на пояс, словно на рукоятку меча, – поэтому не удивляйтесь моей прозорливости. К слову: разместил арагвинцев я не под крышей Метехи, а под небом. Да будет известно осторожным: когда витязь под скрежет сабель вместо зеленой долины видит бездну, обязан насторожиться. А на случай непредвиденной встречи с черным ангелом можно просить церковь отпустить грехи.
– Аллах сегодня лишил меня догадливости, но раз мы не на сборище дервишей, то повернем наши мысли в сторону Кахетинской дороги, – холодно произнес Иса-хан.
Тут послышались удары копий о каменные плиты, громкие голоса стражи, торопливые шаги. Порывисто вошел чубукчи и, стоя у дверей, взволнованно проговорил:
– Князь Зураб Эристави Арагвский, гонец из Ананури прискакал! Лоб белый, как доска, а от усталости шатается, как волчок. Тебя просит, князь!
Зураб в тревоге вскочил, но тотчас решительно опустился на тахту.
– Если уважаемые советники не против, пусть гонец сюда войдет.
– Пусть войдет! – нетерпеливо подтвердил Иса-хан.
Вошел гонец – бледный, одежда в местах, не прикрытых кольчугой, изодрана; заплетающимся языком он пробормотал что-то невнятное.
Зураб наполнил свою чашу вином и, попросив позволения у Шадимана, протянул гонцу.
– А теперь, Ясон, говори. Ничего не скрывай перед советниками царя! Что случилось?
– Мой князь! Еле живой вырвался, сам не верю как! Саакадзевцы чудом не убили. Ночью крались по Горийской дороге… Я, Спиридон и Реваз, как приказал Миха, их выслеживали. Не знаем, как днем, но ночью много конных видели. Спиридону удалось совсем близко подползти, и такое услышал: «Хорошо, Сафар-паша войско дал, но на целую неделю турки запаздывают. А разве не время испытать крепость тбилисских стен?» Тогда другой такое сказал: «Не хочет Моурави трогать Тбилиси, и без этого в одну сеть попадутся несколько птичек… Стойте, тут кто-то прячется!» Спиридон отполз и на коня уже вскочил, как вдруг саакадзевцы закричали: «Хватай! Вот они! Вот лазутчики Иса-хана!» И такое пошло, господин, страшно вспомнить! Хорошо, луна еще не вышла. Стрелы осыпали нас, в темноте сверкали клинки… Тогда Спиридон прохрипел: «Скачи, Ясон, в Тбилиси, предупреди князя!» Я погнал коня, и наши рванулись в разные стороны, сбивая преследующих. Не знаю, живы, нет ли, только я все же ускакал, светлый князь.
– Вижу, – засмеялся Зураб. – Верно, Спиридон и Реваз тоже прорвались, недаром они арагвинцы. А среди всадников не заметили Моурави?
– Не заметили, мой князь, темно было; все же я веселый голос «барса» Дато узнал. Может, и другие там, только не успели заметить. Если отсюда лазутчиков послать, от Уплисцихе недалеко стоят…
Не один Иса-хан испытующе расспрашивал гонца, но и Шадиман и Хосро-мирза тщательно допытывались, где Саакадзе. В конце концов убедились, что предводитель «барсов» обосновался в Уплисцихе и стал недосягаем. Значит, дождавшись турок, он ринется на Тбилиси?
Едва телохранители закрыли дверь за гонцом и вновь скрестили копья, Хосро-мирза воскликнул:
– Святой Хуссейн услышал мою мольбу и еще раз посылает мне встречу с Непобедимым.
– Как, Хосро-мирза намерен вступить в бой?
– Ты угадал, князь Зураб! Ведь Саакадзе на картлийской земле!
Зураб силился скрыть волнение, он то вскакивал, то грузно опускался на сиденье.
– Но, уважаемые советники, вы же слышали, гонец не видел Саакадзе. «Барс» не покинул Ахалцихе! – раздраженно процедил он сквозь зубы.
Шадиман пристально всматривался в объятого тревогой Зураба: «Тут в чем-то хитрость! Нет, не следует доверять Зурабу», и твердо сказал:
– Саакадзе на большое дело не посылает одних «барсят». Умный из умных, Хосро-мирза прав. И пусть никто не думает, что победа над Саакадзе не будет одержана тем, кого «солнце Ирана», великий шах-ин- шах, удостоил доверия!
Поднявшись, Хосро заявил, что промедление смерти подобно. Он велит минбашам через два часа выступать и сам проследует в Уплисцихе. Пусть бьют барабаны тысяч!
«Бежать! Бежать немедля! – ужасался Зураб. – Двойной игре конец! Проклятие! О жалкая участь!.. Бежать? А если задержат?.. Прорвусь!» – Зураб нащупал под кольчугой короткий меч.
Вновь звякнули копья, и в шумно распахнувшиеся двери вбежал чубукчи, рукавом отирая со лба крупный пот.
– Све-ет-лый князь! Опять го-нец ве-есь в кро-о-о-о-о-ви!
Гримаса неудовольствия исказила лицо Зураба. Он вскочил и мысленно послал гонцу тысячу проклятий. «Свидетель сатана! Этого глупца заставят вести сарбазов к несуществующей стоянке Саакадзе. Бежать немедля!»
– Введи гонца! – Шадиман искоса, еще подозрительнее следил за Зурабом. – Что с тобою, князь? Не слишком ли ты тревожишься?
– Если бы к Марабде стремились хищники, был бы спокоен, как мраморный ангел? Надо спасать замок! Надо!
Зураб чуть не рявкнул: «бежать!», но, взглянув на гонца, который не вошел, а, переступив порог, повалился навзничь, почувствовал, что прирастает к скамье.
Широко раскрытыми глазами Зураб, не мигая, смотрел на гонца: «Клянусь хвостатым сатаной, это наваждение!..» Перед ним поднялся с ковра не арагвинец, а саакадзевец Ило, лучший лазутчик Георгия Саакадзе.
– Говори! И крепко запомни, арагвинец: за ложь будешь наказан пыткой! – Шадиман с ненавистью перевел взгляд на оцепеневшего Зураба.
– Князь князей, – хрипло начал гонец, – если не говорить, то зачем я здесь?
– Откуда ты? – не вытерпев, прорычал Зураб.
– Как откуда, светлый князь? Сам знаешь, моя сестра в Душети живет, замужем за твоим конюхом, в гости к ней поехал, кто запретит? Уже к Мцхета подъезжал, вдруг верный тебе Реваз навстречу. «Слыхал, говорит, Саакадзе все же турок привел!» – «Без такого не живет», – это я ответил. «Хочешь, Ило, вместе благодарность князя заслужить?» – «Дурак от такого откажется», – это я сказал… Часа не прошло, а мы уже крались к Уплисцихе… Сам догадываешься, доблестный князь Зураб, что там высмотрели.
Гонец пустился в подробные описания: как они привязали своих коней к кусту орешника, как, стараясь не дышать, поползли за уступ, где расположились саакадзевцы, как неожиданно из зарослей выскочили всадники; среди них было много янычар – по-турецки с азнаурами говорили, как пришлось ждать, пока не