В воскресенье Вика позвонила ему домой.
— Юра, здравствуй, говорит Вика, нам надо срочно увидеться.
— Что случилось?
— Разговор не для телефона. Хочешь, я зайду к тебе, хочешь, встретимся на улице, прогуляемся.
Ехать на Маросейку она боялась. Боялась остаться с Шароком один на один. Но и Шарок не мог предложить ей Маросейку, сегодня там не его день. Он понимал, что Вика опять начнет волынку с мужем, так что торопиться особенно нечего. Но в настойчивости Вики было что-то тревожное. Все же он недовольно пробормотал:
— Что за спешка? Увидимся в свое время, поговорим.
— Это не терпит отлагательства, — настаивала Вика. — И не в твоих интересах откладывать.
— Ничего, ничего, потерпишь.
— Ну что ж, — холодно проговорила Вика, — я тебя предупредила, потом пеняй на себя.
— Это что, угроза?
— Рассматривай как хочешь. Я тебя спрашиваю в последний раз: можешь ты сейчас выйти на Арбат?
— Прямо сейчас?
— Можешь через час, можешь через два, назначь удобное время.
— Ладно, через час мы встретимся на Собачьей площадке, мне нужно в ту сторону.
— Посидим, — предложила Вика, показывая на пустую скамейку в сквере.
— Нет, — возразил Шарок, — пройдемся по этому переулку, мне нужно на Воровского.
Они пошли по Трубниковскому переулку.
— Так что случилось?
— Что случилось? — повторила Вика с усмешкой. — А то, что квартиру, Юрочка, где мы с тобой встречаемся, не следует превращать в дом своих любовных свиданий.
Шарок сразу все понял: она там встретилась с Леной.
Однако, выигрывая время, переспросил:
— Что, что?
— На лестничной площадке мы встретились с Леной Будягиной. Даже поздоровались, школьные подруги все-таки. Она, конечно, догадалась, зачем я к тебе хожу, она ведь знает, где ты работаешь. Значит, я расшифрована, я как сотрудник больше тебе не гожусь, Юрочка. Расстанемся друзьями.
Он шел, молча слушал ее, обдумывал ситуацию. Все ясно: Лена пришла на час раньше, перепутала, курица! Нарвалась на Вику, обиделась, потому и не хочет с ним встречаться, ну и черт с ней! От нее одни неприятности. Но и Викин номер не пройдет, вздумала его шантажировать, дура!
Вика вдруг взяла его под руку, улыбнулась, ласково заглянула в глаза.
— Не сердись, Юрочка! У тебя получилась маленькая накладка, но ты умница, ты все уладишь, и никто об этой накладке не узнает. Мне-то ведь хуже: теперь я не смогу нигде появиться, все будут меня избегать, придется дома сидеть.
Он не отнял своей руки. Ловкая баба все-таки, ничего не скажешь, настырная, беспощадная. В сущности, такая именно баба ему и нужна, а не та мокрая курица! С этой он бы далеко пошел. Та хоть и дочь Будягина, но по этому Будягину уже скучает камера в Бутырке, а эта из нейтральной, профессорской семьи…
Но поздно думать об этом.
— А тебе не пришла в голову другая мысль: Лена тебя увидела и решила, что ты моя любовница?
Вика остановилась, вынужден был остановиться с Шарок. Она больше не улыбалась, на него смотрели серые беспощадные глаза.
— Не считай меня дурочкой! Я поддалась Дьякову, потому что растерялась и подписала бумагу, которую он мне подсунул. Но ведь ты не Дьяков, все же мы знаем друг друга с детства, ты товарищ моего брата, бываешь в нашем доме и, ко всему, спал со мной… Мог бы пощадить — не пощадил. Теперь я тебя не пощажу, имей это в виду. Я отправлю письмо Ягоде о том, что ты в Старосадском переулке устроил бардак и расшифровал меня перед одной из своих любовниц, а эта любовница — дочь замнаркома и моя подруга с детства. Это письмо готово, написано. Если ты меня сейчас арестуешь, увезешь, то письмо уйдет, имей это в виду.
— Арестовать тебя, увезти, — презрительно пробормотал Шарок. — Кому ты нужна?
И пошел вперед. Она пошла рядом, но под руку его уже не брала.
— Не нужна, тем лучше, расстанемся. Я пойду до конца, ни перед чем не остановлюсь, не отступлю.
— Ах, как страшно!
Не обращая внимания на его слова, она продолжала:
— Я честно все делала. Встречалась с отвратительными людьми, с этим Либерманом, но ты меня выдал из-за своих любовных делишек. Посмотрим, как это понравится твоим начальникам.
— Не угрожай, не угрожай, — усмехнулся Шарок, — это тебе не поможет, только навредит.
