Когда она приходит на следующий день и звонит в дверь, ей никто не отвечает.

О, нет! Она нажимает кнопку снова. И собирается нажать ее в третий раз, когда вдруг слышит в динамике его голос:

— О, Нэнси, простите! Поднимайтесь!

Она не помнит, чтобы когда-нибудь так волновалась. Он все еще здесь, он дружелюбно настроен, а окна его по-прежнему покрыты морозным узором изнутри. Он просматривал свои материалы перед ее приходом и приглашает Нэнси присоединиться к этому занятию. Она садится на диван и с любопытством смотрит на маленький черный сферический девайс, смутно напоминающий ей магический шар.

— Боюсь, я никогда не заботился о том, чтобы узнать способ его подсоединения к телевизору, — смущенно говорит он, касаясь кнопки включения.

— Господи, они со звуком! — вырывается у Нэнси, и она сама смущается своей реплики. — Простите. Я просто идиотка. Конечно, они со звуком.

Она видит снятые сверху кадры: индейцы Лакоты, преследующие бизона на утесе в Сенд-Хиллс, джонки и гондолы на реке Тигрис в Багдаде, недостроенную Великую Китайскую стену; она видит и слышит выстрелы в шумной таверне «Викинг» в Северной Англии, видит, как мужчины упаковывают фрагменты бронзовой скульптуры в ящик — Бенин, одиннадцатый век; наблюдает за театрализованным морским сражением в Колизее Рима, смотрит, как малыш, улыбаясь в камеру, что-то говорит по-японски, видит высокого безбородого человека, произносящего речь в Чикаго летом 1858 года.

— Да, — говорит он, — да, это Авраам Линкольн.

Она потрясена.

Она могла бы смотреть бесконечно, но после вчерашнего боится упустить время — очень скоро он снова захочет спать.

— Я хочу обсудить с вами, Николас, в каком направлении вы хотели бы двигаться дальше.

— Мы можем смотреть эти записи. Можем разговаривать. Как вам будет угодно.

— Я имею в виду вообще. Я сделаю все, что вы скажете. Я могла бы отвезти вас на станцию, а там вы бы посмотрели — вдруг за эти семьсот лет все-таки пришло какое-то сообщение для вас с Вриз… Вризхол… извините. И вы могли бы отправить им сигнал.

— А потом ждать сто двадцать четыре года, чтобы получить ответ? Если там вообще кто-то есть, чтобы ответить… — качает он головой. Если бы он мог кричать — он бы сейчас кричал.

Она выдерживает паузу.

— Ну… если вы мне разрешите… если я могу рассказать вашу историю миру — я имею в виду прямо сейчас, до того как вы уйдете… если же вы хотите сохранить все это в тайне до вашей смерти — я пойму, вы имеете полное право оберегать свою частную жизнь, вот что я имею в виду.

— Спасибо. Спасибо. Я благодарен. Но несмотря на то что я действительно очень стар, я вполне могу протянуть еще тридцать, сорок и даже пятьдесят лет — вризхонгилианцы живут около двух тысяч лет.

— Ну и прекрасно!

— Но мне кажется, вы испытали бы большое разочарование, если бы пришлось столько времени ждать. А вдруг на станцию наткнется кто-то еще? — Он наклоняется вперед. — Я устал хранить свой секрет, Нэнси. Понимаете? Я готов. — Он мысленно готовил фразу: «Я готов к крупному плану, мисс Цукерман!» — но потом подумал, что она вряд ли сможет ее оценить.

Она смахивает слезу:

— Я думала, мне придется вас уговаривать.

— Знаете, моя дорогая, у меня было достаточно времени, чтобы все обдумать.

Он излагает ей свой взгляд, свою концепцию, свой план. Самое сложное, уверен он, это убедить человечество в том, что арктическая станция — не военная база и что речь не идет о каком-либо вторжении. Он думает, что прежде чем все станет достоянием общественности, стоит пригласить на борт Руперта Мердока, может, даже предоставить эксклюзивные права на телерепортажи каналу «Fox News» во избежание нашествия ужасных вездесущих американцев. Она думает, он шутит. Он уверяет, что нет.

— Я понимаю, это звучит слащаво, особенно учитывая то, чем занимается Санта. Но мне кажется, лучше всего начать с описания того, что я хотел бы назвать подарками людям Земли.

Он передаст всю свою хронику — все 2,4 миллиона слов, которые он написал, и, что гораздо интереснее, все 73 496 часов видео, которое он снимал на всех континентах, кроме Атлантиды, с начала пятого столетия и заканчивая девятнадцатым веком.

Он расскажет все, что знает, о жизни в нашей Галактике, в нашей части Млечного Пути, подтвердив имеющиеся данные материалами, текстами и изображениями, которые сохранились на борту станции.

— Это все, разумеется, жуткое старье, — говорит он, — но все-таки лучше, чем ничего.

И он даст людям Земли то, что осталось от высоких технологий его планеты, — особенно батарейки, которые приводят в действие и видеоплеер, и портативный маяк, и арктическую станцию — а ведь прошел, на минуточку, тысяча пятьсот восемьдесят один год с момента их установки.

— Я надеюсь, — говорит он, — какие-нибудь ученые смогут в них разобраться.

Она мысленно задается вопросом, сколько миллиардов долларов могут стоит его вризхонгиллианские батарейки, — и чувствует укол ненависти к самой себе.

— Это будет невероятно, Николас!

— Давайте будем надеяться, что все-таки вероятно, — улыбается он.

— Я имею в виду, это будет… огромным событием, которое когда-либо происходило!

— Надеюсь. Я хочу думать, что люди будут рады удостовериться наконец в том, что они не единственные разумные существа и не одиноки во Вселенной.

«Потому что, — думает он, — я бесконечно и невыразимо счастлив оттого, что мое одиночество наконец-то подходит к концу».

— Николас!

— Да?

— Можно я вас обниму?