Джонни, беги на дальний луг, скажи отцу, пусть возвращается, скажи, я за ним послала». И на глазах у Кэмпбеллов мальчик выбежал за дверь. Они знали, что я очень опасный человек. Но никто не сказал им, что я маленький, а если и сказал, они не поверили.

— Мальчик тебя позвал? — спросил Калум.

— Это был не мальчик, — сказал я, — а я сам, вот кто. Я вышел за дверь и был таков.

Калум рассмеялся:

— А почему Кэмпбеллы на тебя охотились?

— По недоразумению. Они считали, что коровы принадлежат им. А я считал, что их право собственности закончилось в ночь, когда коровы ушли со мной за холмы.

— Подожди тут, — сказал юный Макиннес.

Я сел недалеко от ручья и стал рассматривать дом. Немаленький был дом, больше похожий на жилье лекаря или законника, а не того, кто промышляет разбоем. На земле валялись камешки, я собрал их в кучу и принялся бросать в ручей. У меня меткий глаз, и мне нравилось издали попадать в цель. Я забросил сто камней, когда мальчик наконец вернулся в сопровождении высокого мужчины с пружинистой походкой. Волосы с проседью, лицо удлиненное, похоже на волчью морду. Я знал, что в тех холмах волки давно не водились, и медведи тоже.

— Доброго вам дня, — сказал я.

Он ничего не ответил, только глянул на меня. Я привык к таким взглядам.

— Я ищу Калума Макиннеса. Если это вы, так и скажите. Если не вы — не тяните, я пойду своей дорогой.

— Какое у вас к нему дело?

— Хочу нанять его в проводники.

— А куда вас надо вести?

Я уставился на него.

— Так просто и не скажешь… Многие не верят, что такое место существует. На Туманном острове есть пещера.

Он помолчал. Потом сказал:

— Калум, иди в дом.

— Но па…

— Скажи матери, пусть даст тебе лекарство. Ты его любишь. Иди.

На лице мальчика сменяли друг друга удивление, голод, радость. Он повернулся и рванул к дому.

Калум Макиннес спросил:

— Кто вас сюда прислал?

Я указал на ручей, что журчал между нами, спускаясь вниз по холму.

— Что это? — спросил я.

— Вода, — ответил он.

— Говорят, на том берегу есть король, — сказал я.

Тогда я совсем не знал Калума, да и не успел узнать его лучше, но глаза его стали осторожными, а голова склонилась набок.

— Как мне убедиться, что вы тот, за кого себя выдаете?

— Я ничего не утверждаю, — сказал я. — Но некоторые утверждают, что на Туманном острове есть пещера, а вы знаете к ней путь.

— Я не скажу вам, где она.

— Я и не собирался спрашивать. Мне нужен проводник. Вдвоем идти безопаснее.

Он смерил меня взглядом, и я ждал шутки о своем росте, но ее не последовало, и я был ему за это благодарен. Он просто сказал:

— Когда мы доберемся до пещеры, я входить в нее не стану. Будете выносить золото сами.

Я ответил:

— Как скажете.

— Берите столько, сколько унесете. Я к нему не прикоснусь. Но я вас отведу.

— Вы получите за труды хорошие деньги. — Я полез за пазуху и протянул ему мешочек. — Это за то, что вы меня туда отведете. И другой, в два раза больше, по возвращении.

Он насыпал из мешочка монет на свою огромную ладонь и кивнул.

— Серебро. Отлично. Хочу попрощаться с женой и сыном.

— Вам не надо собираться?

— В юности я промышлял разбоем, а разбойники ходят налегке. Возьму разве веревку, для гор. — Он похлопал по кинжалу, висевшему на поясе, и вернулся в свой выбеленный дом. Его жену я так и не увидел — ни тогда, ни после. Не знаю, какого цвета у нее волосы.

Я побросал в ручей еще с полсотни камней, и наконец он вернулся с мотком веревки на плече, и мы двинулись прочь от дома, слишком большого для разбойника. Мы шли на запад.

Горы между большой землей и побережьем похожи на растущие холмы, издали они нежные, багровые и туманные, как облака. Они зовут и манят. Это медленные горы, на такие легко подниматься, словно на пригорок, зато на это уходит целый день, а то и больше. Мы шли все вверх и вверх и к концу дня совсем окоченели.

На вершинах над нами белел снег, хотя дело было в разгар лета.

В тот первый день мы не сказали друг другу ни слова. Нам нечего было сказать. Мы знали, куда идем.

Мы разожгли костер из овечьих катышков и веток боярышника, вскипятили воду и навели себе кашу — каждый бросил в кастрюльку по горсти овса и щепотке соли. Горсть Калума была огромной, а моя совсем небольшой.

Он усмехнулся:

— Надеюсь, тебе половину не одолеть.

Я ответил, что да, не одолеть, и не солгал, ведь ем я меньше, чем мужчина обычного роста. По мне, это хорошо, я могу прокормиться в чаще орехами и ягодами, что большого человека от голода не спасет.

Тропа вилась по горам, почти никого не встречая. Однажды нам попался лудильщик с ослом, нагруженным старыми кастрюлями. Осла вела девушка; она было улыбнулась мне, решив, что я ребенок, а рассмотрев ближе, насупилась и бросила бы в меня камнем, если бы лудильщик не стегнул ее хлыстом, которым погонял осла. Еще мы обогнали старуху и мужчину, ее внука. Старуха сказала, они идут домой из- за гор. Мы поели с ними, и старуха сообщила, что ходила на роды своего первого правнука и что все прошло удачно. Она предложила предсказать нам судьбу по линиям на ладонях, если мы позолотим ей ручку. Я насыпал старой перечнице муки грубого помола, и она посмотрела на мою руку.

— Я вижу смерть в твоем прошлом и твоем будущем.

— Смерть ждет нас всех, — ответил я.

Она замолчала. Мы сидели на самом высокогорье, где даже летние ветра дышат стужей, где они воют, стегают и в клочья раздирают воздух.

— На дереве была женщина. Теперь будет мужчина.

Я спросил:

— Это что-нибудь значит для меня?

— Возможно будет значить, — ответила старуха. — Остерегайся золота. Серебро никогда тебе не навредит.

И больше ничего мне не сказала.

— Твоя ладонь обожжена, — обратилась она к Калуму Макиннесу. Он молча кивнул. — Дай тогда другую руку, левую. — Он так и сделал. Она всмотрелась в его ладонь. — Ты возвращаешься туда, откуда начал. Ты будешь выше многих. И тебя не ждет могила там, куда ты идешь.

— То есть я не умру? — переспросил он.

— Такова судьба, написанная на левой руке. Я знаю только то, что сказала, не больше.

Она знала больше. Я понял это по ее лицу.