— Сатурния луна, — выдохнул Робби. — В первый раз в жизни вижу…

Зак взобрался на раковину:

— Она хочет наружу…

— Погоди, — Робби поддержал его, чтобы под тяжестью сына раковина не обрушилась. — Осторожнее! Не повреди ее…

Бабочка осталась на месте. Робби закряхтел — Зак весил не меньше его самого — почувствовал, как подгибаются ноги. Сын оттянул сетку и пытался освободить бабочку:

— Она застряла. Никак не получается…

Бабочка слабо билась. Кончик одного крыла у нее был неровный, словно опаленный.

— Оторви ее! — закричал Робби. — Сетку, сетку оторви!

Зак ухватился пальцами за сетку в углу рамы и потянул — так энергично, что потерял равновесие. Робби поймал его. Порванная сетка свесилась вниз над раковиной. Сатурния переползла на подоконник.

— Ну давай! — Зак стукнул по стене. — Давай же, лети!

Точно воздушный змей, поймавший попутный ветер, бабочка поднялась в воздух. Ее нижние крылья задрожали, «глаза» на крыльях словно моргнули — бледное личико уставилось на людей из темноты. А в следующее мгновение она исчезла — только ее и видели.

— Круто! — Рука Зака на секунду обняла отца за плечо. Мимолетно — наверное, Робби это только почудилось. — Ладно, я пошел в машину.

Когда сын ушел, Робби попытался поставить сетку на место. Потом вернул женщине ключ и присоединился к Леонарду, который курил на опушке леса. Сзади взревел клаксон.

— Садись! — крикнул Зак. — Сейчас уеду!

— Удачи на трассе, — сказал Леонард.

И Робби забылся беспокойным сном на заднем сиденье. Пока Зак вел машину, он все препирался с Тайлером о музыке и какой-то Эйлин. А через час Робби снова сел за руль.

Ночь тянулась бесконечно. Парни заснули. Робби выпил банку «Ред Булла» из их запаса и задумался о сатурнии: мерцающее чудо природы. На горизонте появилась тонкая изумрудная полоска. Потемнела, сделалась желтовато-медной, золотой, разлилась по всему небу. Среди сосен и дубов стали попадаться пальмы-сабали и какие-то незнакомые колючие растения. Робби опустил стекло. Запахло розами и морем.

— Эй, — растолкал он Зака, который пыхтел на соседнем сиденье. — Эй, почти приехали.

Робби перечитал адрес. Мимо пронеслась машина, Эмери указал рукой на проселок, ведущий налево. Вдоль проселка тянулись изгороди из колючей проволоки и заросли кактусов, облепленных цветами лимонно-кремового оттенка. Сосны окончательно уступили место пальмам и каким-то доисторическим на вид деревьям с кривыми корнями, растущими над водоемами, где цапли тыкались клювом в ил — ловили лягушек.

— Гляди, — сказал Робби. Дорога превратилась в тропку, по которой еле-еле могла проехать одна машина. Дорожное покрытие было смешанное — где бетонные плиты, где ракушки. С одного бока смутно виднелись кипарисы да голенастые птицы, с другого — зеленовато-голубая дельта реки, переходящая в океан и покатые белые дюны. Робби полз на самой малой скорости, переезжал через горки ракушек, старался огибать карстовые воронки. Через четверть мили мощеная кое-как дорога закончилась. На земле валялись смятые и заржавевшие железные ворота, заросшие вьюнками. С кипариса свисала облезлая вывеска: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ОСТРОВ КАУАНА. НА БАГГИ-ДЮНОХОДАХ[136] ВЪЕЗД ВОСПРЕЩЕН».

Они проехали мимо остова трейлера. Машина Эмери куда-то запропастилась. Робби достал мобильник — сети нет. На заднем сиденье зашевелился Тайлер.

— Эй, Роб, мы где?

— Уже тут. Только где это «тут»… На острове, в общем.

— Ништяк, — Тайлер перегнулся через спинку сиденья и растолкал Зака. — Подъем!

Робби вглядывался в заросли, высматривал что-нибудь, отдаленно напоминающее постройки. Пытался припомнить, какой ураган потрепал этот участок побережья и давно ли. Два года назад? Пять лет? Казалось, здесь уже несколько десятилетий не ступала нога человека. Повсюду — поваленные пальмы с жесткими красновато-бурыми листьями, похожими на ржавые кинжалы. Некоторые уцелели, но ветер обкорнал им кроны. На асфальте грелись кислотно-зеленые ящерицы, сквозь битум прорастали папоротники. Руины террас и навесов торчали из гор досок и штукатурки в черных разводах плесени. Правда, кое-где в джунглях цветущих вьюнков попадались уцелевшие, просто-таки невредимые бунгало. Но ни людей, ни автомобилей, если не считать внедорожника, раздавленного упавшим столбом. Магазин только один — скромная продуктовая лавка с кирпичным фасадом и разбитыми окнами. Внутри виднелись призрачные контуры прилавков и полок.

— Как в «Двадцати восьми днях»[137], — Зак испепелил отца взглядом.

Робби пожал плечами:

— Скажи это нашему академику Звездного Флота.

Он съехал в глубокую колею, увидев машину Эмери: припаркована под здоровой пальмой. Тропинка, обозначенная кучами плавника, вела к старому деревянному каркасному дому на сваях. Дом был окружен зарослями цветущих кактусов и жимолости. Вместо газона — мозаика из ракушек: концентрические круги и спирали. На террасе, подгоняемая бризом, кружилась облупленная красная карусель, свисали обмякшими коконами веревочные гамаки.

— Чур, я там ночую! — сказал Тайлер.

Леонард, загадочно улыбаясь, рассматривал дом. Эмери уже взбежал по неровным ступенькам к двери. Приподнял коврик из кокосового волокна, что-то нашел. Распрямился, ухмыляясь.

— Сюда! — прокричал он, отпер дверь, и другие припустились бегом.

Линолеум на полу был припорошен тонким слоем песка. Меблировка разномастная — плетеные кресла, кушетки с выцветшими подушками, парусиновый стул на каркасе, подвешенный к потолку на цепочке (когда парни усаживались в него, он зловеще скрипел). Бриз колебал пыльные белые занавески. По полу сновали хамелеоны. Тайлер пошел в душевую на улице и тут же выскочил оттуда с воплем: увидел паука, «черную вдову»[138]. Свет был, зато не было ни кондиционеров, ни телевидения, ни Интернета.

— Триста долларов в мертвый сезон, чего ты хочешь, — сказал Эмери, когда Тайлер принялся ныть.

— Не понимаю, — проговорил Робби, стоя на террасе. За пустой дорогой тянулись дюны в шапках из колючих кустарников. — Ураган ураганом, но это практически первая линия у океана. Где же люди?

— А где деньги? — возразил Леонард. — Кому теперь по карману строиться? Пошли, надо затащить мои вещи в дом, а то на жаре все расплавится.

Леонард завладел главной спальней. Выложил свой лэптоп, камеру Эмери, стопки раскадровок, коробку с моделью «Беллерофонта». Занял каждый дюйм пола, всю поверхность теннисного стола.

— А зачем в спальне теннисный стол? — спросил Робби, подыскивая место для штатива.

Эмери пожал плечами:

— Спроси лучше, почему не во всех спальнях стоят теннисные столы.

— Мы пошли на пляж, — оповестил Зак.

Робби скинул ботинки и двинул за ребятами — пересек дорогу, побрел по тропинке через мини-дебри из кактусов и колючих лиан. В голове шумело от недосыпа, а также от пива, которое он стащил из ящика, привезенного Эмери. Песок был уже горячий; дважды ему приходилось останавливаться и выдергивать из босых ступней острые шипы. Через тропинку перебралась рогатая жаба. Потом — сцинк с синим языком. Робби услышал смех своего сына и звук прибоя.

На вершине крайней дюны густым ковром росли мелкие желтые розы, и их благоухание, какое-то мыльное, смешивалось с соленым ветерком. Робби наклонился, сорвал горсть лепестков, подбросил в воздух.

— Не худшее место для полетов, а?