кажется само собой разумеющимся сегодня, но тогда было буквально прорывом, квантовым скачком, и это делало нас самым популярным и известным журналом тех лет. Все споры были раз и навсегда прекращены — мы на практике продемонстрировали то, о чем мечтали и о чем говорили.

И это произошло благодаря Рексу Фишу — это он дал толчок и заставил всех двигаться в этом направлении. У нас начался золотой век. Почти каждый рассказ, который мы печатали, становился классикой, мы получали множество различных призов.

Я, разумеется, понимал, что все это слишком хорошо, чтобы длиться долго. Мы достигли вершины, исполнили мечту и сделали головокружительную карьеру Это были действительно хорошие годы, но вскоре начало меняться в худшую сторону.

Первой трагедией стала гибель Джейн Аллард — она разбилась на пути домой недалеко от Нанта. Билли отправился в Стритхем воспитывать детей. У нас детей было уже трое, и мы время от времени его навещали.

Потом Рекс принял участие в поэтическом путешествии вместе с несколькими знаменитыми поэтами, среди которых был печально известный бисексуальный Спайк Эллисон. Из этой поездки Рекс вернулся геем, что ничуть не удивило его друзей, и сердце его было разбито, потому что Эллисон свалил от него сразу по возвращении в Лондон.

У всех нас в отношениях начались разлады, разводы, какие-то противостояния. Люди обычно вместе борются за идею до тех пор, пока не получат то, чего хотели, — а дальше начинаются разборки, претензии, непонимание и дележка. Меня даже удивляло то, что наша дружба все еще держалась.

Джейк успокоился с местной девочкой с Портобелло-роуд, Дейзи Анджелино, жил недалеко от нашего офиса и занимался в основном научной литературой.

Рекс встретил Чика Арчера из Мэна — они познакомились в баре «S&M» в Париже. Между ними вспыхнула любовь, они несколько лет путешествовали, потом купили замечательный непротапливаемый старый дом в «Инглиш лейкс» — как нельзя более подходящее место, с этим нагромождением свинцовых туч, из которых непрестанно хлестал дождь, и в качестве награды вдруг — с неожиданными всполохами солнечного света, со всеми этими странными тенями и силуэтами, казавшимися живыми и реальными, с огромными окнами и обилием воздуха в гостиной — Рекс был в этом доме абсолютно на своем месте. Иногда за окнами пронзительно кричал ветер и гнал волны по глади озера, взбаламучивая темно- коричневые воды. Такие пейзажи можно видеть на иллюстрациях Чика, которые он сделал для их совместной книги «Мэри Стоун». Теперь они всегда были вместе. Почти никто не знал, что Рекс писал для желтой прессы, — это и приносило им основной доход, гораздо больше, чем все остальное, вместе взятое, и этим объяснялось, почему в их доме так сильно пахло богатством.

Рекс и я все еще могли заставить друг друга неудержимо хохотать — что вызывало у Чика тихое отвращение. Рексу нравилось его дразнить, он получал от этого извращенное удовольствие. Но все-таки мы не так уж часто становились гостями в этом доме.

Гарри отправился в Ирландию, откуда родом была его жена, чтобы помогать ей ухаживать за старой матерью, что жила в жутком муниципальном районе в пригороде Корка. Зависнув там, Гарри все больше впадал в депрессию и начал писать большую книгу о Ницше. Иногда я встречался с ним — во время его визитов в библиотеку Британского музея.

Джимми и Джил Корниш поселились возле старой фабрики в Таффнел Хиллс. Он писал рецензии и критические статьи для специальных изданий, она рисовала рекламные плакаты, чтобы добавить зрелищности собственной галерее.

Остальные продолжали писать романы и устраивать персональные выставки, всегда с большим успехом.

Пит Бейтц бесследно исчез во время велосипедного пробега по Франции. Его велосипед был найден брошенным у какого-то утеса в Бретани.

Другие хорошие писатели просто появлялись и исчезали с нашего горизонта.

В качестве редактора к нам присоединился Чарли Ратц.

Мне казалось, мы расширяем границы золотого века, идем по пути развития.

На самом деле это было началом конца.

Я все еще продолжал выпускать «Мистерии», но это был уже другой журнал. И отношения драматическим образом рушились между всеми нами, к тому времени уже разбросанными по четырем континентам.

Все перемешалось: устойчивые квартеты становились полномасштабными оркестрами, хиленькие дуэты превращались в головокружительные трио. Навещая друзей в Сан-Франциско, вы нуждались в целой диаграмме, чтобы разобраться — кто, с кем, когда и зачем. Чик и Рекс жили вместе, но по выходным Чик навещал застенчивого хориста, жившего недалеко от Лондона. Рекс избавился от своего техасского акцента и говорил теперь протяжно и довольно манерно — впрочем, эта особенность его речи тут же пропадала, когда он звонил домой.

Тон Чика становился все более и более капризным.

Они представляли собой типичную модель современных свободных отношений, и даже когда появился СПИД — не считали нужным ни в чем себя ограничивать, полагая, что их это никоим образом не может коснуться.

А еще они почему-то они стали высокомерно и пренебрежительно относиться к окружающим. И прежде всего ко мне.

Я как раз развелся с Хелен, оставив за собой право и обязанность заботиться о наших трех горячо любимых дочерях, и снова женился — на своей молоденькой невесте Дженни.

Когда-то я очень переживал за Рекса, когда он вдруг решил стать геем, потом было еще несколько маленьких предательств и измен с его стороны, на которые я закрывал глаза. А он почему-то отнесся к моему разводу с Хелен как к величайшему позору и ужасному предательству. Мой разрыв с Хелен не был болезненным, я продолжал помогать ей и считал, что поступаю правильно, не пытаясь обманывать и врать. Однако, когда я первый раз взял с собой Дженни к Рексу в Воттендейл, я не раз об этом пожалел, потому что он весь изошел сарказмами, и мне казалось, это будет продолжаться вечно. Если бы не Ким и Ди Стенли, которым я обещал подвезти их до дома, я бы, конечно, уехал еще в субботу вечером. Честно говоря, я был разъярен и собирался порвать с Рексом навсегда.

Дженни отговаривала меня. «Мне нравится слушать, как вы рассказываете эти ваши забавные истории, — говорила она, улыбаясь. — Вы оба такие выдумщики!»

Следующие три года мы почти не общались. На Рождество Чик отправлял нам открытку с одной лишь его подписью, Дженни посылала в ответ открытку от нас. С меня было довольно. Рекс был не единственным, кто писал для журнала, и я больше не хотел тратить свои душевные силы на этого ублюдка. Впрочем, он исправно продолжал писать в журнал и присылал материалы Чарли Ратцу, новому редактору, который регулярно с ним встречался. Его родители переехали в новый огромный дом неподалеку от Кесуика, в нескольких милях от дома Рекса и Чика. Каждый раз, возвращаясь в Лондон, Чарли привозил один или два его рассказа. Иногда к нему ездил Джек Слейд и тоже что-нибудь привозил.

Рекс понимал, насколько престижно у нас публиковаться. Читателям было невдомек о наших внутренних разногласиях. Мы получали огромное количество хвалебных отзывов и рецензий — пожалуй, их было даже слишком много. А нашему примирению поспособствовала один из критиков, Джули Мистрелл, которая была нашей поклонницей с самого начала. Обычно она по полгода жила в Англии и устраивала в этом время вечеринки, куда приглашались лишь избранные, по так называемому «A-списку». В этот список вошли и мы.

Для вечеринки она сняла огромный неуютный гостиничный ресторан.

Мы с Дженни прибыли одними из первых, но Чик и Рекс уже были там, потягивали виски за стойкой бара. Увидев меня, Рекс встал, подошел и обнял меня так, будто ничего между нами не случилось, — со всей теплотой и искренностью, на которую был способен. Это было «большое приветствие», как называл его Джейк: нас крепко обнимали, нас нежно целовали, нас мистифицировали.

У меня хватило ума не спрашивать, в чем причина подобной перемены, но Дженни в приватном разговоре с Чиком выяснила, что моя бывшая жена Хелен в своем критическом разборе последних литературных новинок, который она делала для «Трибьюн», недостаточно восторженно отозвалась о «Потерянной серенаде времени» — написанной Рексом пародии на Пруста. Она не дала отрицательного