свадьбой, с белой фатой.
- Где ты был в четверг днем? Около часу?
- Документ покажи.
- Какой документ?
- На основании которого задаешь мне такие вопросы. Я не обязан отчитываться. И вообще: отдал книгу – уходи.
- Это ты взял у нее из стола тетрадь?
- Какую тетрадь?
- Больше некому. Ты взял. Где она?
- Ищи, - пожал плечами Лейкин. – Ты все знаешь. Тебе спешить надо. А вдруг окружающие не успеют догадаться, что ты ужасно умный? Жизнь пройдет, а никто этого так и не узнает. А мне некуда спешить. Я в деревню уеду. Цветочки выращивать.
- А как же маникюр?
- Что? – Он внимательно посмотрел на свои руки. – Ничего. Перчатки можно надеть.
- Ну да. Это если подготовиться.
- Чего? – Лейкин вздрогнул. – К чему подготовиться? Ловишь меня? Сыщик. Только я тебе не помогу.
- Поможешь. Ты не просто так молчишь и выкручиваешься. Что ж, не хочешь со мной поговорить, придется тебя к следователю вызвать.
- Вызывай, - равнодушно сказал Лейкин.
В маленькой прихожей Алексей снова внимательно посмотрел на аккуратно расставленную обувь. И вдруг подумал: «Это был не ее пакет». Мысль эта все время от Алексея ускользала. Потому что после нее всегда возникал логичный вопрос: «А чей?». Это Алексей не знал. Пока. Но на женские туфли в прихожей посмотрел очень внимательно. Размерчик-то был подходящий.
- Ну, как? – выскочил из машины Барышев.
- А никак. Говорит все время какими-то загадками. Про нежность какую-то украденную, про время, которого у него полно.
- С головой не в порядке?
- У меня. Потому что я не знаю наверняка, чей именно это был пакет.
- Какой пакет?
- После об этом, - махнул рукой Алексей. – Мне вдруг вот какая мысль пришла в голову. Ты говоришь, у нее частички лака обнаружили на коже?
- Ну да.
- И мы тут же подумали на Лейкина. Все правильно: ногти у него накрашены. Почти бесцветным лаком. Но ведь и Роза наверняка была с маникюром. А?
- Не помню.
- А ты вспомни.
- Допустим, с маникюром. И что?
- Когда ее душили, она, естественно, сопротивлялась. Инстинктивно. Пыталась разжать его пальцы. Представляешь картину? Это мог быть ее лак.
- Ну да?
- Надо еще одну экспертизу провести, Серега. Сравнить лак у нее на ногтях и тот, что попал на кожу. Либо он один, либо два разных. Тогда Лейкина можно брать. Хотя он тот пузырек мог и выкинуть сразу же. А лак с ногтей стереть, и использовать другой.
- Думаешь, догадается?
- Не знаю. И еще одна мысль: почему мы решили, что это мужчина?
- Что-о?
- Мужчина – маньяк.
- Но какая баба сможет…
- Не мужиков же убивают. И смотря, какая баба.
- Черт! Это ты про туфли подумал?
- Да. Это был не ее пакет. Не Лилии. Что в нем было, помнишь? Пол-литровый пакет кефира, один йогурт, две сдобные булочки. Лилия не могла это нести домой. Самсонов высадил ее у супермаркета. Она зашла в магазин, видимо вспомнив, что мать просила что-то купить. Батон хлеба, например, но никак не две сдобные булочки. Семья-то большая. Купила, положила в пакет. А возле дома на нее напал маньяк. Или маньячка.
- У которой в пакете был кефир, йогурт и две сдобные булочки? Умора!
- Может, это произошло спонтанно. Девушку никто не караулил, просто они случайно встретились, и…
- А чем же ее тогда? Если спонтанно?
- Не знаю. Подумать надо.
- Но кто мог так случайно наброситься на бедную девчонку? И почему?
- Есть у меня одно соображение. Но сначала надо убедиться, что это был не Лейкин. Ведь если экспертиза определит только лак Розы, это с точностью до наоборот доказывает его алиби. Лейкин не мог не оставить на коже у жертвы частички своего лака для ногтей. А пока надо сделать у него обыск. Раз не хочет по-хорошему, пусть будет так. Надо искать общую тетрадь в клетку. Ту самую, с пальмами. Сдается мне, что приятель Коля залез к своей любимой в письменный стол…
Он признался, что ходил к этой грязной женщине! Я все слышала! Он ходил, затем, чтобы…. Он хотел у…
Мой мальчик! О-о-о! Мой маленький мальчик! Да вы знаете, что такое мать? Это тигрица, если надо защитить своего дитеныша, кошка, если надо его приласкать, ястреб, если надо высмотреть, где таится для него опасность. Ну, что он может знать о жизни, моя крошка? Ведь они все хищницы, все! Я зна-а-аю…
Вы думаете, легко быть матерью? А хорошей матерью? Никто не знает, что это такое. Как надо вести себя: быть строгой, или, напротив, все время ласковой и доброй, выговаривать за любые промахи, или просто их не замечать? Как быть: заставлять его съедать за завтраком всю манную кашу, даже если он не голоден, или не заталкивать ее насильно, потому что он уже человек и не хочет давиться этой самой кашей? Отдавать ему все самое вкусненькое до крошки, или заставлять его делиться в надежде, что, когда вырастет, он поделится с тобой? Баловать, или понукать? Показывать, что он дороже всех на свете, или быть сдержанной, чтобы он ни в коем случае не спекулировал на твоей любви? Как?
Быть может, это произошло потому, что я просто не была постоянна в своих методах воспитания. Была то ласковой, то строгой, то ругала, то хвалила, то говорила, что он должен рассчитывать только на себя, то заставляла дружить со всеми ребятами в классе и искать у них поддержки. И теперь он хочет у…
Он привык к тому, что я все время рядом. Отец бросил нас давно, когда Коля был еще совсем маленьким. Но мне было все равно. Я заходила в маленькую комнатку, видела, как в детской кроватке под одеялом лежит это чудо, подходила тихонько и целовала его в светлую пушистую макушку. От него пахло теплом нагретой постели, чистой детской кожей и, кажется, парным молоком. А мягкие волосы пахли солнцем и чуть-чуть лавандой, которой я пересыпала постельное белье в шкафу. И в моем сердце уже не оставалось места для кого-нибудь или чего-нибудь другого.
Они наказал меня за любовь. Он хотел у…
Но если бы я только знала, что кто-нибудь сможет любить его так же! С такой же силой и такой же болью. Любить, а не ограбить. Не воспользоваться его деньгами, квартирой, его нежным и чутким сердцем. Все, что могла, я ему дала. А он сказал недавно, что обворовала. Что у него тоже могли быть дети. Но такая любовь, как у меня, бывает в жизни только одна. Чем будут для меня его дети? Еще одна любовь, и сердце просто разорвется. Двух ему не выдержать, тяжело. Я не смогу больше часами смотреть в окно, и ждать, когда мой маленький мальчик появится на тропинке, идущей к дому от школы. Не смогу сидеть вечерами
