Хотите добрый совет?

Совет от чиновника Форин оффиса? Николас захлопал светлыми ресницами. Должно быть, мистер Пампкин в самом деле прожил в России слишком долго и от этого отчасти обрусел – даже вон курит папиросы «Беломорканал».

– Совет? – недоверчиво переспросил он.

– Ну да. – Лоуренс Пампкин с некоторым смущением пояснил. – Я же советник.

– Да, буду очень признателен!

– Оставайтесь до завтра в посольстве. Можете переночевать на том диване – я сам иногда тут сплю, когда засиживаюсь допоздна. Никуда не выходите. Канцелярия уже закрыта, но утром вам выдадут временный паспорт. Мои люди вывезут вас в багажнике автомобиля и доставят прямиком к лондонскому рейсу. Уносите ноги, сэр Николас, пока целы. Иначе, боюсь, придется отправлять вас на родину в свинцовом гробу.

Такого совета Фандорин никак не ожидал.

– Но если я сейчас уеду, я не узнаю, что всё это означало, и потом буду терзаться догадками всю оставшуюся жизнь. И потом, я не могу вернуться домой без завещания фон Дорна! Мне не простят этого потомки.

– Так у вас есть дети? – нахмурился советник, будто этот факт еще больше усложнял дело.

– Нет. Но когда-нибудь будут. А почему вы спросили? – насторожился Николас. Пампкин ответил не сразу.

– Я не знаю, сэр, кто и зачем хочет вас убить. Но, видимо, очень хочет. Возможно, это мафия. Или спецслужбы, которых тут теперь развелось бессчетное количество, и у каждой свои секреты, свои интересы. Раньше было гораздо проще: КГБ да ГРУ, и всё, а теперь Россия переживает период феодальной раздробленности, у каждого князька свой штат профессионалов по проведению спецопераций. Да некоторые подразделения еще берутся за выполнение частных заказов. Очень трудно стало работать, – пожаловался мистер Пампкин. – Я это говорю к тому, что защитить вас мне не удастся. У меня хорошие связи, много добрых знакомств в туземных силовых структурах, но в вашем случае я просто не знаю, на кого нужно выходить и к кому обращаться. А пока я буду наводить справки… – Он красноречиво чиркнул желтым от никотина пальцем себе по горлу. Николаса от этого жеста замутило. – Да и по возвращении в Лондон на вашем месте я вел бы себя поосторожней. Кто знает, насколько серьезны намерения ваших недоброжелателей. Могут добраться до вас и в Британии. Прецеденты имеются… Может, поедете в какую- нибудь археологическую экспедицию на полгодика-годик? В Южную Америку или там в Гималаи.

Это было просто неслыханно! Государственный служащий, представитель учреждения, созданного для того, чтобы обеспечивать безопасность британских граждан, советовал ни в чем не повинному человеку забиться в щель, поставить крест на собственной жизни, на профессиональной карьере.

– Я не археолог, я историк, – отрезал Фандорин. – В Гималаях мне делать нечего. А отсюда я не уеду до тех пор, пока не верну свою собственность!

Страха больше не было. Вместо него нахлынула злость: на нечестный трюк, который выкинула судьба; на этого непрошеного советчика, которому только бы поскорей избавиться от докучной проблемы; на вязкую, нелепую, гнусную страну, в которой перестают действовать законы разума и логики. Черт занес сюда Корнелиуса фон Дорна! Что ему не сиделось в своей Швабии?

Но стоило Николасу мысленно произнести эти крамольные слова, и он тут же вжал голову в плечи. Померещилось, будто все восемь поколений русских Фандориных во главе с самим Корнелиусом сурово смотрят на своего никчемного потомка и презрительно качают головами – усатыми, бородатыми или же украшенными бакенбардами:

«Стыдись, Николас Фандорин. Не смей рассуждать так о своей отчизне. Нет ничего позорнее измены и малодушия».

Советник зашевелил мясистыми губами и открыл было рот, но магистр перебил его самым невежливым образом:

– Я знаю заранее всё, что вы мне скажете. Что здесь не Британия и не Европа. Что милиция не станет меня защищать от этого очкастого ковбоя и не будет искать мой кейс, потому что это никому не нужно. Что здесь джунгли. Что русские – нецивилизованная нация, не имеющая представления о правах личности, о человеческом достоинстве, о законности. Что всё здесь разъедено коррупцией. Отлично! Я не спорю! Так всё и есть! – Он возбудился до того, что ударил кулаком по толотому кожаному подлокотнику. – Но именно этим я и воспользуюсь. Милиция не будет искать пропажу, потому что у нее нет стимула? Я дам ей стимул! Я объявлю награду за возвращение письма и ноутбука. Десять, нет двадцать тысяч фунтов. Пятьдесят! Понадобится – сто! Я заложу квартиру, я возьму в банке ссуду, но я верну нашу семейную реликвию! Как вы думаете, мистер Пампкин, прибавится прыти у суперинтенданта уголовной полиции, или как он тут у них называется, если я посулю премию в 100 тысяч фунтов?

Советник по безопасности, кажется, тоже начинал злиться. Сдвинул мохнатые брови, неприязненно прищурился и сказал:

– Первое. Я вовсе не считаю, что русские – нецивилизованная нация. Русские таковы, какими они и должны быть, если учитывать условия, в которых они воспитываются и существуют. Здесь другой нравственный климат, сэр Николас, более жестокий и суровый, чем наш. У нас человеку гораздо проще вырасти порядочным, законопослушным, толерантным и политически корректным. Велика ли заслуга быть порядочным, если тебе с детства гарантированы гамбургер, крыша над головой и защита прав личности? Быть цивилизованным человеком в России куда как трудней – это уж цивилизованность настоящая, честно заработанная, а не доставшаяся по наследству, как нам с вами. За сто или сто пятьдесят лет сносной жизни на нашей британской шкуре нарос культурный слой, благопристойно прикрывший первобытную шерсть. Но не слишком обольщайтесь насчет европейской цивилизованности. Культурный слой – если он достался без усилий, по одной только географической удачливости – держится до тех пор, пока не подует сильный ветер. Поверьте мне, я всякое повидал на своем веку. При настоящей опасности так называемый цивилизованный человек в считанные секунды возвращается в первобытное состояние – чтобы выжить, царапается ногтями и кусается не хуже любого русского.

Было видно, что Лоуренсу Пампкину наступили на больную мозоль. Советник побагровел, раздулся, изо рта вылетали капельки слюны. Такая горячность поневоле вызывала уважение. К тому же Фандорин вспомнил, что писали газеты о катастрофе парома «Христиания»: о драке из-за спасательных жилетов, о том, как политкорректные британцы, шведы и датчане спихивали с плотиков тех, кто слабее.

Но экстремальная ситуация – это особый случай, хотел возразить магистр. Человек не может ручаться, как он поведет себя перед лицом смертельной опасности. Тут прорываются инстинкты, а цивилизованность проявляется в повседневном функционировании общества. Можно ли назвать русских цивилизованной нацией, если они царапаются и кусаются каждый божий день, по любому поводу и вовсе без повода?

Аргумент был весомый, но советник, оказывается, еще не договорил.

– И второе. Ваша идея о премии не так плоха, если вам столь уж дорога эта бумажка. Суперинтендантов здесь нет, но на Петровке, 38 расположен городской уголовный розыск, а у него есть начальник, полковник Нехватайло. И я даже мог бы вас с ним свести. – Здесь Пампкин употребил грамматическую форму, именуемую в английской грамматике «нереальным залогом», из чего следовало, что сводить Николаса с мистером Нехватайло он не собирается. При одном условии: если б на вас не шла охота. Послушайте, Фандорин, сейчас не до аристократических сантиментов. Бумажка, даже если ей триста лет – все равно не более чем бумажка. Вы толкуете о потомках, которые вас не простят. А если вы задержитесь в Москве, у вас не будет никаких потомков, вы не успеете ими обзавестись. Прервется ваш расчудесный род, некому станет кичиться фамильными реликвиями. Бегите отсюда, молодой человек, сваливайте, улепетывайте (дипломат продолжил синонимический ряд еще более энергичными глаголами, заставившими магистра поежиться). И чем скорее, тем лучше.

– Нет, – отчеканил Николас и почувствовал, что гордится собственным упрямством. Сонм Фандориных, к которым присоединились еще и бесчисленные фон Дорны, одобрительно закивал ему:

«Так держать, мальчик. Сначала честь, остальное потом».

– Тогда вот что. – Мистер Пампкин перешел на официальный тон. – Вы британский подданный, которому угрожает явная и несомненная опасность. Согласно инструкции, в подобном случае я имею право