бриллианты в подаренном мамой кольце. Рассуждаю о каратах и чистоте, а заодно пою оду израильским ювелирам. Хотя на самом деле бриллианты меня мало интересуют. Или взахлеб принимаюсь рассказывать, какая замечательная сейчас погода в Египте или в Таиланде. «Ах, вы не были в Таиланде? Ну, как же! Обязательно слетайте и непременно бизнес-классом. Ах, перелет очень утомительный! Поэтому только бизнесом! Да пустяки, всего пятнадцать тысяч доплаты. Конечно, за один билет в одну сторону. Но, поверьте, оно того стоит». Можете себе представить, что при этом творится с моим собеседником? Причем я говорю все это, намеренно растягивая слова, стараясь выглядеть как можно глупее. В итоге объект приходит в бешенство и под конец уже еле сдерживается.

А мне интересно, чем все закончится? Когда люди злятся, они теряют над собой контроль и полностью раскрываются. Становятся такими, какие они есть на самом деле. А я любуюсь открывшимся мне зрелищем. Зачем мне это? Вид уродства человеческого? Да кто ж меня знает? Так я борюсь с ложью. Во мне сидит демон, который с наслаждением проделывает все эти гадости. Поэтому новая мадам Минина не могла по мне соскучиться. Я достаточно над ней поиздевалась. Она небось в страшных снах видит, как я прихожу к ней в гости, и просыпается после таких видений в холодном поту. Это для нее пытка: общение с Ариной Петуховой. Я прекрасно это знаю.

Вот и сегодня я твердо решила: если мне не откроют, буду звонить папе. На мобильный. Я войду в эту дверь, чего бы это ни…

– Ох, извините!

Жена моего отца до сих пор путается, обращаясь ко мне то на «вы», то на «ты». Мы почти ровесницы. Я даже старше. Поэтому не возражала бы против обращения на «вы». Но отец очень хотел, чтобы мы сдружились. Чтобы между нами возникла близость. Ха-ха! Близость!

Сейчас я полна торжества. Вид у нее жалкий. Круглое лицо похоже на пирог с маком, так много на нем веснушек. Они не рыжие, как у маленьких детей, а созревшие, почти переродившиеся в неистребимые никакой косметикой пигментные пятна. Нос картошкой и толстые губы. Глаза такие светлые, что сквозь них можно читать ее душу. Там черным-черно, все затопила ненависть ко мне. Приперлась!

– Мы с папой договаривались, что я сегодня зайду.

Я убийственно вежлива. Она вынуждена отойти от двери.

– Он дома?

– Да, конечно. Вы же договорились.

Ого! А мадам Минина не так проста! Способность иронизировать – признак ума. Мне следует быть настороже.

Из комнаты слышен детский рев.

– Я сейчас уведу Сашу.

– Зачем же? Мне очень хочется на него посмотреть.

– Нет-нет, он будет вам мешать!

Вам? То есть мне и папе? Сама она, я так понимаю, присоединиться к нам не хочет. Спрячется в спальне, плотно закроет дверь и будет терпеливо ждать, когда же я уйду. А я нарочно стану тянуть время, чтобы доставить ей как можно больше мучений. Ведь она заполучила моего отца, украла его у нас с мамой. До нее была надежда, что он вернется. Так она еще и ребенка родила! Чтоб уж наверняка! И я буду мстить.

Забыла сказать: они снимают квартиру. Это не та квартира, куда съехал мой отец после того, как ушел от Марины Мининой. Та была однокомнатной, а эта двушка. Потому что у них ребенок. Я в курсе, что у Риты…

Как, я разве забыла сказать, что ее зовут Ритой? Маргарита Николаевна Минина. Когда откровенное уродство зовется красиво, оно от этого становится еще большим уродством. Так вот, у Риты есть квартира, однушка. Она ее сдает, чтобы снимать эту. По площади больше и ближе к папиной работе. Я сразу заметила в квартире беспорядок. В прихожей стояли баулы.

– Что это?

– Забыл тебе сказать, Ариша. – Отец отвел глаза. – Мы переезжаем. Да ты проходи, проходи, не стесняйся, – засуетился он.

– Переезжаете? Куда?

Я вошла в большую комнату, где тоже царил кавардак. Я отнесла бы это на счет маленького Саши, если бы не папины слова. Теперь сомнений у меня не осталось: люди переезжают.

– К Рите, – сказал отец, заходя следом. – Да ты садись.

Я огляделась. Куда же тут садиться? Повсюду коробки с вещами, стопки книг, носильные вещи. Для сортировки: что выбросить, а что оставить. Ведь Ритина квартира гораздо меньше.

– А как же твоя работа? Ты же столько времени будешь тратить на дорогу!

– Видишь ли, Ариша, я решил ее поменять.

– То есть тебя уволили?!

– Я сам ушел.

Я не такая дура, чтобы поверить. Отцу скоро стукнет шестьдесят, в таком возрасте не меняют работу, потому что шансы найти другую призрачны.

– И вы решили сократить расходы. Почему ты не сказал, что тебе нужны деньги?

Я все-таки села. Между собранием сочинений Ф. М. Достоевского и Ритиным манто из крашеного кролика. Я бы его выбросила, а не тащила в новую квартиру. Цвет неудачен, фасон давно уже вышел из моды. Но вдруг оно единственное?

Нормальный человек почувствовал бы жалость к несчастной Рите, чье лицо похоже на булку с маком, к зареванному Саше, к усталому шестидесятилетнему мужчине, потерявшему работу. Они оказались в числе тех, кого накрыло. Ну, не повезло. Думали, что жизнь наладилась, а это было затишье перед бурей. Кризис кончился для тех, у кого он и не начинался. Все остальные затравленно мечутся в поисках денег. Этих людей попросту кинули. Придумали для них какой-то кризис, чтобы набить свои карманы. Я должна почувствовать жалость, но в душе ликую. Я НЕ ХОТЕЛА, чтобы у них все было хорошо, у папы и этой усыпанной веснушками Маргариты Николаевны. Я с самого начала желала им зла, хотя и не собиралась сама в нем участвовать. Я просто ждала. Мама вот не дождалась, а мне повезло. И теперь, когда им стало плохо, я ликую. И делайте со мной что хотите.

Я ведь прекрасно знаю, что такое плохой человек. Я каждый день вижу его в зеркале. Когда-то даже часами размышляла на тему: почему так? В каждом человеке есть и хорошее и плохое, и в зависимости от обстоятельств, верх берет то одно, то другое. В жизни у каждого бывают светлые моменты, когда душа омывается слезами раскаяния и рука становится дланью дающего. Так почему во мне всегда берет верх только плохое? В чем причина? Ладно бы я этого не понимала и не пыталась бороться. Но я постоянно думаю сделать как лучше и все время делаю как хуже. Ненавижу себя за это, но делаю. Вот и сейчас мне следовало немедленно предложить папе денег. А я молчала.

Вошла Рита. Все-таки снизошла.

– Чаю хотите?

– Ариша, и в самом деле, может, чайку? – продолжал суетиться отец. Я поняла причину этой нервозности: он ждет от меня денег.

– Да, не откажусь.

Мне хотелось как можно дольше побыть в состоянии эйфории. С одной стороны меня грел Достоевский, с другой – кроличье манто. А изнутри мысль о том, как скверно сейчас Маргарите Николаевне.

– Ты не думай, у нас все хорошо, – сказал отец в спину Рите. – Выкрутимся как-нибудь.

Широкая спина мадам Мининой дрогнула. Лица ее я так и не увидела, она тут же ушла. Но мне показалось, что Маргарита Николаевна еле сдерживается.

– Что же ты собираешься делать? – спросила я у папы, дожидаясь чая.

– Жилье у нас есть, плюс Ритино пособие по уходу за ребенком.

– Но на это не проживешь!

– Выкрутимся как-нибудь, – повторил отец. – Я уже ищу новую работу.

По тону я поняла: он и сам в курсе, что его шансы ничтожны. Разве что устроиться охранником. Куда- нибудь в школу или в супермаркет.

– Погоди, я сейчас. – Он встал. – Рита стряпает замечательное варенье из кабачков, я скажу, чтобы