Друзья не выдержали и рассмеялись. До чего ж похоже! У Белкина талант к лицедейству.

– Молодец! – хлопнул его по плечу Рощин. – Но я не в том смысле. В смысле перспективы. Непопулярный вид спорта. Не то что футбол или хоккей. Членов нашей сборной по хоккею все знают в лицо. А кто знает в лицо знаменитых фехтовальщиков? Увы!

– Что ж ты не записался в футбольную секцию? – мрачно спросил Рома Самарин.

– «Трех мушкетеров» начитался. И потом… Хотел поставить школьный спектакль, «Три мушкетера», – нехотя ответил Рощин.

– Поставил?

– Да. Спектакль прошел на ура. Даже пресса была. Приезжал корреспондент из журнала для молодежи. Оч-чень популярного, между прочим.

– И? – напряженно спросил Петя.

– Что и требовалось доказать. Я собираюсь поступать на режиссерский факультет. А там конкурс. Ого- го! Но с такой рецензией у меня появляется шанс. Подам на рассмотрение свой сценарий и представлю результат его воплощения в жизнь. Вот и пригодилось фехтование.

– Какой удар для Дрына! – поморщился Петька Воловой. – Жека, а ведь он на тебя рассчитывает! Не часто его ученики выигрывают первенство города.

– Вот и утешь его, – зло сказал Рощин. И презрительно добавил: – Любимчик.

– Я на экономический. Мне к экзаменам готовиться.

– Брось, Петька! Кому нужна экономика? Тоска! Закопаешься в цифрах. Если уж у тебя способности к математике, иди в инженеры. Или физиком стань. Ракеты в космос запускай. И то дело!

– Я на экономический, – упрямо сказал Воловой. – Да и чемпиона из меня не получится. Дрын это знает.

– А я в театральный, – улыбнулся вдруг Валерик Белкин.

– Чего-о?! – хором спросили друзья. И переглянулись. Ну и ну!

– Артистом буду. А вы думали, чего я здесь парюсь? В «Рапире»? Сколько у нас классических пьес, где требуется умение фехтовать? Один Шекспир чего стоит! «Гамлет», «Ромео и Джульетта», «Двенадцатая ночь»… Те же мушкетеры, Сирано де Бержерак. Не счесть. У меня, кроме внешности, перед остальными – преимущество. Юношеский второй разряд по фехтованию. Следовательно, умею играть фехтовальные репризы. И играть красиво. Приемная комиссия будет в восторге.

– А ты не дурак, – усмехнулся Рощин. – Признаться, я тебя недооценил. Умно! И фехтуешь ты правильно, если принять во внимание цель. Атака, атака и еще раз атака. Теперь все понятно. Тогда мы с тобой еще встретимся. Не на дорожке. На репетиции. Если каждый своего добьется. Я буду ставить фехтовальные репризы, а ты их играть.

– Идет, – беспечно сказал Белкин. – Ну а ты, Рома? Почему молчишь?

– А что сказать?

– Куда собираешься после десятого? В какой институт?

– Может, в армию, – нехотя сказал Самарин.

– Да ты что?! Сейчас в Афган отправляют! Ты, вообще, в курсе?

– Ну и что? Мне все равно.

– Дурак, – резюмировал Рощин. – Умереть всегда успеешь. – И вдруг спохватился: – О, черт! А сколько сейчас времени?

– Что, Маргота ждет? – хмуро спросил Самарин.

– Ты, Жека, смотри… Поосторожнее с ней, – посоветовал опытный в делах сердечных Белкин.

– Это еще почему?

– На таких женятся.

– Еще чего! – Рощин поднялся.

Маргарита Лепаш была самой красивой девушкой в школе. А ему всегда достается все самое лучшее. И только лучшее. Рома ревнует, это видно. Глаза цвета моря сразили его наповал. Рома зовет ее Марготой. Начитался Дюма. «Сорок пять». «Маргота и Тюренн». Латынь. Она не Маргота. Она – Маргарита Лепаш. Странная фамилия. И немного смешная. Французская? А почему буква «ша» на конце? Странно! И сама она немного странная. До сих пор тайком шьет платья своим куклам, словно девчонка какая-нибудь. Часами может строчить на машинке. Только он знает, что Маргота собирается поступать в текстильный, на модельера. Пока это тайна.

Конец апреля. Апрель в этом году теплый. За окном весна. Его ждет самая красивая девушка в школе. А может быть, во всей Москве. В руках у него чемпионский кубок. Он немного пьян от вина и от победы. И от любви. Ну совсем чуть-чуть.

– Значит, всё? – снизу вверх смотрит на него Петька Воловой. – Разбежались? Выиграли и разбежались. У Дрына случится инфаркт. Слышали, что он сказал, после того как нам Кубок вручили? «Теперь на „Россию“ поедем». Жаль.

У Петьки добрая душа. Тело, которое со временем обещает стать огромным, ибо Петька склонен к полноте, и такое же огромное сердце. Доброе сердце.

– Почему все? – оборачивается Рощин. – Мы обязательно встретимся!

– Когда? Двадцать лет спустя? – с усмешкой спрашивает Воловой.

– А хотя бы и двадцать! А что?

– Двадцать лет! С ума сойти! – сложив губы трубочкой, присвистнул Валерик Белкин. – Столько не живут!

– И зачем нам встречаться? – хмуро говорит Самарин. Он и в самом деле ревнует. Уверен, скоро Маргота выйдет замуж за Рощина, и через двадцать лет у них уже будут взрослые дети. Зачем ему видеть это? Их счастье и их взрослых детей?

– Жизнь – сложная штука, – наставительно изрекает Рощин. – Мало ли что. А давайте поклянемся. Мы обязательно встретимся через двадцать лет. И в память об этом Кубке…

Он торжественно поднимает над головой хрустальную салатницу:

– В память об этом Кубке, завоеванном нами четверыми, торжественно клянусь! Клянусь помочь попавшему в беду другу! Через двадцать лет!

Это красиво. Захмелевшие парни взволнованны. Поддавшись единому порыву, они поднимаются, чтобы присоединиться к Женьке Рощину. Сейчас им по семнадцать. Кажется, что двадцать лет – это вечность. Целая вечность.

– Клянусь, – говорит красный как рак Петька Воловой.

– Клянусь! – высоким голосом произносит Валерик Белкин.

– Клянусь, – мрачно роняет Ролан Самарин. Или Роман, как его больше устраивает.

И четыре мушкетера торжественно пожимают друг другу руки.

А за окном весна. Весна тысяча девятьсот восемьдесят четвертого…

Фехтование – это камерность. На дорожке – двое. Она, словно полоска лунного света, в которой кружатся две одинокие фигурки. Поединок-дуэт может звучать, а может навевать откровенную скуку. Все зависит от мастерства фехтовальщиков. Каждая схватка – это фехтовальная фраза. Одна фраза дуэта. В ней есть завязка, есть замысловатые коленца, финты, атаки и контратаки, соединения и коварные удары, и есть окончание, то есть туше. Попал. Точка, обозначающая конец фразы. Итак…